— Почему не жрешь? — интересовалась тетка, глядя, как в остывающую миску с крапивным супом падают мошки. — Крапива укрепит твои сосуды носа.
— Я не голодна.
— Класс! Тогда я доем! — радовался Паша и жадно заглатывал похлебку из насекомых.
— Неблагодарная, — раздувалась тетушка. — И как Федор терпел такое? Ну да ладно. Вся посуда на тебе. Хоть какой-то с тебя толк будет.
Претензии Клавдии стали чем-то привычным. В ее глазах я была невероятной лентяйкой, к тому же криворукой. Мои вещи, волосы, походка — все раздражало ее. Даже мои сандалики были не по душе этой заядлой «моднице».
Трудно подобрать нужных слов, чтобы объяснить, как она меня заколебала.
Это были последние дни лета и вместо того, чтобы подготавливаться к школе, я вычищала печь от сажи. На улице послышался горький плач, и я сразу же узнала голос младшего брата.
Выбежав во двор, я подлетела к калитке.
Возле ворот, на дороге столпилась детвора, окружив тетю Клаву и Пашку. Спустив с мальца штаны, она безжалостно лупила ребенка ракеткой для игры в бадминтон.
— Будешь знать, как воровать чужое! — приговаривала Клавдия, не жалея ребенка. — Зачем ты взял мои деньги?
Бесчувственные малыши хихикали над Пашкой, а тот в свою очередь заливался горестным плачем.
Просочившись сквозь толпу зевак, я встала между братом и ракеткой, а следом грубо оттолкнула женщину.
— Как ты смеешь, курва? — опешила она, и ее грузное тело покачнулось.
В этот момент, вся ее черная сущность перестала скрываться и полезла наружу. Что ж, мое проклятье сработало. Только вот дерьмецо сочилось через другое отверстие.
— Вы что, блохи, себе позволяете, а?! — заикалась она от злости.
— Только попробуй его тронуть, — прорычала я, вырвав из ее рук орудие порки.
Ребятишки сразу же замолкли, но не разошлись. Еще бы, такой скандал в разы интереснее летающего воланчика.
— Я пожалуюсь на Вас.
Клавдия прыснула от гнева.
— Да ради бога! Он украл мои деньги! Он заслужил! И вообще, не учи меня воспитывать детей!
Униженный малец натянул штаны.
— Я ничего не брал! — хныкал Паша, а у меня не было причин не верить брату.
Я перевела дыхание. Мне было трудно удержаться, чтобы не зарядить нахалке по ее наглой морде. Очень трудно.
— Он не вор. Он никогда не возьмет чужое. Федор воспитал его достойно.
Мои слова ее развеселили.
— Защищаешь его? А может это ты сделала? Своровала мои деньги, а из-за тебя попадает ему.
— Что? — изумилась я. — Полная чушь!
Клавдия запустила круглые пальцы в свои потные волосы. От злости, ее скулы, веки и ноздри плясали невропатический танец.
— Я обращусь в опеку, а там решат, куда тебя определить. В моем доме никогда не будет воровства. Будешь жить, с такими же, как и ты. С ворами и наркоманами.
Что?
— Закрой свой рот! — я не узнала собственный голос, но мне это понравилось. — Закрою свою вонючую пасть!
Меня остудила болевая пощечина.
— Не смей повышать на меня голос, курва!
С этого дня я возненавидела эту гадкую женщину. Ее съедала собственная злость. Она была не в себе. Что она такое несет? Воры? Наркоманы? Тогда я решила, что при первой же возможности обращусь к участковому с просьбой оградить нас от этого ужаса. Я была готова уехать в детский дом, дабы больше никогда с ней не встречаться.
Лежа на твердом матраса, я гладила Пашку по маленьким ягодицам. Даже через плотное трико, я чувствовала взбухшие полосы на нежном месте.
— Гадина, — выругалась я, прокручивая в голове недавнюю тетушкину выходку. — Сволочь. Тварь последняя. Свинья жирная. Ублюдина.
— Сука, — возмущаясь, добавил Паша, отчего получил легкого подзатыльника.
— Ай! Тебе одной что ли можно? — обиженно пробурчал он.
— Ты, конечно, прав, но больше никогда так не говори.
— Хорошо, — опечаленно выдохнул он и вывалил нижнюю губу. Так сильно, что можно было поставить на нее одну из моих глиняных фигурок.
Сильный ливень тарабанил по крыше. Погода была мрачная, как и наше настроение. Я крутила в руке мамин кулон, размышляя на тему несправедливости. Интересно, дедушка и родители видят, в какую ситуацию мы попали? Ведь если верить словам Нины, то они наблюдают за нами с небес.