– Не сочтите за злобствование, но нас совершенно не касаются проблемы местных. Мы и без того находимся в чудовищной опасности.
Кейко шмыгнула носом, оглядевшись на кузов с монашками.
– Хмм... А они тогда тоже в опасности. Раз с нами.
– Это уж точно, – почесал в затылке Иван со все еще ошеломленным видом. – Я, вообще-то, ничего такого и не собирался, но они как накинулись! Не, ты видала – как только поняли, что автобусу писец – вцепились и давай рыдать! Я прям потерялся на секунду. Оглянуться не успел, а они уже за горло берут: «Христа ради подвези! Ты же белый, ты же христианин, хотя бы в прошлом поколении! Бог терпел и нам – то есть тебе – то есть это мне, получается – велел!» «Ты же добрый, ты хороший, ты порядочный – по глазам вижу»! – это она мне, эта монашка, значит. «Блаженные нищие, ибо они утешатся, и бог нас любит». И стоило мне затупить на секунду – ну, может быть, я даже и кивнул в непонятках – и они все сразу – «Милостивец! Ноги мыть и воду пить! Свят-свят-свят!» Вот такая ерунда получилась...
Засельцев, словно не веря до конца, обернулся и заглянул в заднее окошко кабины. Вздрогнул и поскорее повернулся вперед.
– Встает вопрос: что нам делать с этими монахинями? – Амико задумчиво потерла лоб. – Ведь мы же не собираемся наниматься им в водители?
– Да не собирался, конечно, еще чего!.. – замахал рукой Иван. Потом немного сбавил тон: – Ну, с другой стороны – жалко же. Вроде она болтала, что от религиозных притеснений убегают, христиане потому что. Да и девки ведь одни – из женского монастыря, что ли?..– Иван задумался со странным выражением лица. – Черт их знает, что с ними делать. Вообще, если подумать – может быть это и неплохо. В такой толпе беженцев ехать пустым – даже как-то и подозрительно; вон, ни одного пустого уголка на других машинах нет. Хоть они, сестры эти – невесты, блин, Христовы – и влезли внаглую, пользуясь мои временным замешательством, в целом нам это на руку.
– Хм, – морщинка на лбу Акеми разгладилась. – А ведь вы правы. Они послужат нам, эм, элементом маскировки. Ловко, Иван-сан, ловко.
– А?.. Ну, ясное дело!.. Ха-ха! Я ж сразу так и замыслил, точно! Знай наших! – голос Ивана звучал несколько растерянно, хотя он уже практически пришел в себя, и явно пытался сгладить свой промах. Но все равно еще пару раз с опаской оглянулся на кузов, где монашки уже с удобством расселись на горе вещей и в унисон запели какой-то прочувствованный церковный гимн.
– Ой, не люблю религиозных песнопений, – поморщилась Кейко. – Кинуть, что ли, в них чем-нибудь, чтоб замолчали?
– Лучше спроси, нет ли у них чего-нибудь пожрать, – посоветовал практичный Иван.
– Фигушки. Вы их к нам притащили, вы и спрашивайте, – Кейко показала мужчине язык. – Я знаю, что вы задумали. Этти[2] с монашками, не иначе!
– Этти с монашками. Хм. Хм... – Иван глубокомысленно задумался. – Ну да, у нас так и говорят: «Уйду, типа, в женский монастырь». А они вон – сами первые прибежали. Так что невиноватая я. Пока, конечно, – русский в задумчивости почесал волосатую грудь под драной фуфайкой. – Но, если подумать, они меня теперь будут всенародно любить и обожать, сто пудов. Как петух буду в курятнике, как сыр в масле стану кататься. Ха!..
– Помните только, что некоторые мужчины в духовной среде становятся скопцами, – ехидно заметила Кейко. – Как бы они вас не того.
– Что, думаешь, так прямо и оскопят? – притворно забеспокоился Иван. – За что, о боги?!
– В знак благодарности! Чтобы избавить вашу бессмертную душу от соблазнов, кои представляем собой мы, ваши спутницы. Будете сидеть грустный и одинокий.
– Не-не-не, одиноким и грустным не хочу, – замотал головой Засельцев. – Не люблю это, я по натуре оптимист. Что же касается соблазнов... хм, тут уж надо сравнить. Сейлор-фуку против... э-э-э, как у них эти головные уборы называются? Русские-то монашки в клобуках шастают, а вон те штуки, что у них на головах, с крылышками?
– Да черт их знает, – развела руками Кейко. – Я вообще не люблю религиозных. И обряды. Фу, гадость!
– Это ты лукавишь, поди, насчет обрядов, – заметил Иван. И подмигнул: – Если б тебя под венец повели, небось, против колечек, клятв и колокольного звона не возражала бы?