– А если тебя тоже зомбировать?
– И даже не думайте, хентайный хейтай! – девушка возмущенно уселась на то место, где раньше отдыхала Амико. – Терпеть не могу оружие и воинственных людей.
– Вот беда, а я уже строил коварные планы, как бы сделать из тебя боевую мэйду[25], – картинно расстроился Иван. – Жаль, жаль. Но не любишь – и черт с тобой. Мне от этого ни холодно, ни жарко.
Неизвестно, что думал русский на самом деле, но в этих словах действительно чувствовалась некоторая обида.
– И нечего приучать к вашему русскому варварству мою подругу! – Кейко потянула Акеми за руку, заставив сесть рядом. – Ей отдыхать надо.
– Я вполне неплохо себя чувствую, – возразила та.
– Спать, спать! – голосом сварливой бабушки настаивала Кейко.
– Мне хотелось дать возможность отдохнуть нашему спутнику.
– Да ладно, отдыхайте, – махнул рукой Иван. – Сам покараулю. Всего-то ночь не поспал, это ерунда.
– Нет, так не пойдет, – внезапно воспротивилась Амико. – Вы тоже устали, а на вас лежит самая тяжкая часть дела – наша защита. Поспите хотя бы пару часов. Дайте мне автомат и скажите, э... скажите, где караулить.
Русский смерил Амико оценивающим взглядом, немного поколебался, но в итоге кивнул и протянул ей заряженный автомат.
– Держи. Но если кто появится – не вздумайте сразу стрелять, а быстро и тихо буди меня. Ясно?
– Хорошо, – кивнула девушка.
Кейко тем временем, надувшись, словно сыч, улеглась на место подруги.
– Ну и сидите. А я хочу спать!
– Главное – не храпи, – хмыкнул Иван и заполз на ту же подстилку, только устроившись спиной к Кейко.
Девушка обмерла до макушки до пят. Казалось, тронь – зазвенит.
– Э... Это вы чего это?!..
– Как чего? Папоротники же я и резал. Но теперь устал и больше не собираюсь возиться. Не барыня, потеснишься.
– Да я же... я же так не засну! – она возмущенно заворочалась. – Я вас боюсь!
– А я тебя нет, – мстительно усмехнулся русский. – Главное, не брыкайся, а то вдруг мне спросонья почудится, что бандарлоги напали. Тогда я буду беспощаден.
– Я, может, оружия и не терплю, но кусаюсь отлично! – предупредила девушка. – Какой бы вы там могучий и добрый ни были...
Свирепо отвернувшись, девушка старательно засопела.
– С чего это я добрый? Вдруг как раз придет фантазия немного побыть злым, – пробурчал Иван, тоже устраиваясь на боку, спиной к Кейко, так, чтобы между ними осталось немного ничейной полосы. Здоровенному парню было явно тесновато. – Вот только забыл, у ехидн зубки ядовитые или нет? А то, может и бояться-то нечего.
– Не знаю никаких ехидн! – отозвалась непримиримая японка, и засопела пуще прежнего. – А вот похотливых гайдзинов – знаю! И даже не думайте наложить лапы на Ами-тян! Загрызу.
– При чем тут Ами-тян? – удивился русский. – Ее я по попе не хлопал.
– А то я не вижу ваши бесстыжие славянские глазищи, когда вы на нее смотрите! Я все про вас, русских, знаю. Почитывала на досуге всякое.
Иван лишь устало пробурчал:
– Будешь бухтеть, повернусь и буду на тебя недреманно смотреть бесстыжими славянскими глазищами. Дай лучше поспать, читательница. Страшно спросить, что ты там начитала, наверняка же гадость какую-нибудь солженицынскую.
– Учтите, я буду биться до последней капли крови, – зловеще пообещала Кейко и, сжавшись в комочек, сделала вид, что спит. А потом и по-настоящему задремала. Русский тоже почти сразу же отрубился.
В импровизированном гнезде воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим сопением спящих. Амико сидела поодаль от спутников, держа в руках автомат. Ее тонкий профиль оставался неподвижен.
День, уже давно разгоревшийся за обустройством бивуака, омовением и разговорами, перевалился за полдень, хотя это и было незаметно. Солнце пряталось за плотными облаками, и было не слишком-то жарко – горы и зимний сезон, пусть и бирманский, давали себя знать. Шелестели над головой листья незнакомых деревьев, роняя старые листья. Амико тоскливо провожала их взглядом, думая о том, что само основополагающее, поистине сакральное для каждого японца понятие «сики но кавари» – вечная смена сезонов, здесь утратило смысл. Вечнозеленые леса не покрывались алым плащом осенней листвы, не роняли печально кружащие листья, в которых, тем не менее, таилось обещание свежих почек и новой, ликующей весны. Разве могут радовать цветы, которые цветут всегда, разве не утрачивают они от этого свою ценность? Интересно, что думают об этом русские, ведь у них времена года сменяют друг друга еще более резко и неотвратимо?