– Хорошо бы, – уныло заметил Иван. – Но выше головы не прыгнешь. Я как-то не подумал сначала, что скорость надо брать в два раза меньше. Нас-то дрючили-дрючили, теперь бегаем, как лоси. А вот обычные японские школьницы... мда. А ведь двести километров. И тут вы еще друг дружку за горло брать.
– Больше не повторится, – все так же отрывисто сказала Амико. Кейко смолчала.
– Да уж, пожалуйста, – мрачно кивнул Иван. – Если мы сейчас перекусаемся и набьем друг дружке морды, останется только играть каждый за себя – а ничего хорошего из этого не выйдет. Звучит банально, но поодиночке мы пропадем.
На этот раз не отозвалась ни одна из девушек. Повисла совсем уж нехорошая пауза.
– М-м-м, я, правда, и сам подумывал о том, чтобы продать вас в какой-нибудь гаремский бордель. Красотки же, да еще и сэйлор-фуку в комплекте! А на вырученные денежки купить слона, распахать деляночку в джунглях и насеять конопли. Или, нет, они тут опийный мак сажают? Ну, тоже неплохо. Солидный бизнес, милое дело, и не надо лямку тянуть, – Иван покосился на девушек: отреагировали или нет? Видимо, безобразная ссора ему здорово не понравилась, и он решил перебить ее, хотя бы заставив их рассердиться на него самого.
Как ни странно, даже Кейко не шелохнулась, продолжая смотреть в землю и медленно, через силу, жевать. Амико же и вовсе, казалось, не слышала русского, сосредоточенно положив руки на колени.
Засельцев понял, что его первая попытка провалилась. Напряжение, возникшее между подругами, едва не начавшими рвать друг друга на части, разве что не трещало в воздухе электрическими разрядами. Кейко совершенно потеряла волю к нервическим взбрыкиваниям и зловредным тирадам, которых можно было ожидать. Испуг, прорвавший защитную дамбу психики, затопил ее сознание, заставив стройные плечики под формой ссутулиться, как у старухи. Но не только шок и стресс угнетали ее сейчас. Вырвавшиеся в момент истерики слова – жестокие слова, подлые, обращенные к самому близкому сейчас человеку, ничем не заслужившему предательства – сейчас заставляли сказавшую их терзаться острой виной. Чтобы понять это, не нужен был диплом психолога.
Иной казалась сейчас Акеми. Добрая сдержанная девушка благородного воспитания сейчас больше походила на юную вдову на похоронах. Угрюмая прямая спина, прямые вытянутые руки на коленках и обращенный мимо Кейко и Ивана взгляд делали Акеми совсем другим человеком. И все-таки злобного, окрысившегося, не было в этом взгляде. Она походила не на брызжущую ядом склочную девчонку, а скорее на самурая, стоически не обращающего внимания на рану в присутствии своего сёгуна.
Иван снова тяжело вздохнул, и решительно начал:
– Слушайте, я знаю, что в ваших японских традициях ничего прямо не говорить, типа собеседник сам догадается, если не дурак. Вроде как лучше многозначительно помолчать. Как это у вас называется... тинмоку[2], что ли? Нет, невербальное общение и нежелание конфликтовать – это здорово, мне тоже не нравится стиль базарных торговок-скандалисток... а-а-а, блин, вы же не поймете. У вас продавцы исключительно вежливо и льстиво обращаются... черт, как же объяснить-то?..
Иван с расстроенным видом почесал в затылке. Затем устремил пристальный взгляд на Акеми.
– Не оратор я, но и смотреть на это тоже больно. Если по-простому, то я здорово уважаю людей, которые способны молча терпеть боль, не визжать и не биться головой об стену. Стойкость, сдержанность, сила – мы это очень ценим и у себя. Но до крайности не нужно доводить. Чтобы было понятно – замыкаясь от окружающих в своем горе, упиваясь собственной болью в гордом одиночестве, ты, получается, показываешь тем, кто оказался рядом – даже друзьям, даже близким – что они жалкие и ничтожные, не способны тебя понять, не хотят посочувствовать, как следует. Выходит, ты им не веришь, презираешь даже. Справедливо ли это? Может быть, не нужно строить такие стены и дышать холодом? Сомневаюсь, что тебе самой от этого намного легче. Так зачем терзать себя и обижать других? Подумай – в тебе тоже кое-кто может нуждаться, кто-то может кончить очень плохо, если ты – вот именно ты – не поможешь. Поднять руку и сказать: «А пошло оно все, я схожу на этой остановке», – проще всего, я понимаю. Жить дальше труднее, конечно.
Потом он перевел глаза на Кейко.
– С тобой проще. Если хочется повтыкать куда-то колючки, ну... можешь хоть в меня. Мне не больно, да и тебе нечего переживать. Дай бог, выберемся, и в тот же миг можешь про меня забыть. Но думай головой, когда говоришь с подругой, с которой вернешься домой.
– Ха.