В импровизированном гнезде воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим сопением спящей девушки. Амико сидела поодаль от спящих, держа в руках автомат. Ее тонкий профиль оставался неподвижен.
День, уже давно разгоревшийся за обустройством бивуака, омовением и разговорами, перевалился за полдень, хотя это и было незаметно. Солнце пряталось за плотными облаками, и было не слишком-то жарко — горы и зимний сезон, пусть и бирманский, давали себя знать. Шелестели над головой листья незнакомых деревьев, роняя старые листья. Амико тоскливо провожала их взглядом, думая о том, что само основополагающее, поистине сакральное для каждого японца понятие «сики но кавари» — вечная смена сезонов, здесь утратило смысл. Вечнозеленые леса не покрывались алым плащом осенней листвы, не роняли печально кружащие листья, в которых, тем не менее, таилось обещание свежих почек и новой, ликующей весны. Разве могут радовать цветы, которые цветут всегда, разве не утрачивают они от этого свою ценность? Интересно, что думают об этом русские, ведь у них времена года сменяют друг друга еще более резко и неотвратимо.
Дав себе обещание спросить как-нибудь их спутника, Акеми тряхнула головой, начавшей предательски клониться к груди, и продолжила исполнять долг часового. Вокруг что-то шуршало, деловито попискивало, но к их убежищу никто не подбирался.
Она думала. Думала о том, как же далеко сейчас отчий дом. О том, каким обычным он казался и каким далеким, почти сказочным, стал теперь. Вернутся ли они с Кейко в Японию? Увидят ли еще хотя бы раз, как листья увядают, желтеют, как падает снег? Или же они сами завянут как листья, навсегда оставшись в земле чужой жестокой?
А может, оно и к лучшему. Может быть, ей не стоит возвращаться. Тяжелое и больное чувство, не оформившееся пока в настоящие мысли, в настоящую горечь, противно нудило под сердцем. Подумалось, что дедушка, старый солдат императора и самый любимый родственник, счастливо не дожил до дня, когда его последний потомок оказался бессильной обесчещенной девчонкой.
— Ха, — прошептала девушка самой себе. — Сэппуку? Н-да…
Пара ярких зеленых попугайчиков порхнула откуда-то сверху и устроилась на ветке напротив Акеми. Повертев головками с забавными хохолками, они принялись чистить перышки, заботливо помогая друг другу.
Их чириканье заглушил шорох папоротниковой подстилки. Русский вырубился моментально, стоило ему закрыть глаза — видимо, недосып достал его сильнее, чем он говорил. Но теперь начался период быстрого сна — Иван пошевелился, что-то промычал и перевернулся с бока на спину, заняв все нейтральное пространство. Глаза под плотно зажмуренными веками двигались, брови сошлись — он видел явно не счастливые сны. Тяжелая рука с судорожно сжатым кулаком поднялась к лицу, словно защищаясь, на мгновение замерла в воздухе и рухнула назад, за голову. Губы исказила мучительная гримаса.
Амико оглянулась и заметила, как русский шевелится. Совершенно неожиданно было увидеть, как он невольно от чего-то защищается с почти мальчишеским отсутствием наносной силы. Неужели и его подсознание таило в себе демонов? Несмотря на все разговоры, Акеми не могла поверить в то, что этот богатырь, способный избивать террористов их сообщниками, чего-то боится.
Кейко тоже спалось неспокойно. Легкая и юркая девушка так и вертелась на лиственной подстилке. Похоже, непривычная жесткость порождала неприятные сны. Ворочаясь с боку на бок, японка невольно легла вплотную к крупному и твердому русскому. Легонько фыркнув и в очередной раз повернувшись, Кейко вдруг развернулась и с размаху положила руку на бок пугавшего ее в минуты бодрствования соседа.
Тот вздрогнул, но не проснулся. Только покрытая синяками, ссадинами и порезами правая рука дернулась и выпрямилась, упав за спиной Кейко. Та поелозила, довольно ловко угнездившись под мышкой у Ивана. Твердый корень, оказавшийся под щекой, заставил ее перекатить голову так, что вместо подушки оказался мощный бицепс. Чувствуя под боком непонятное шевеление, Иван поморщился во сне, ноздри высокого прямого носа, вполне приличествующего любому античному профилю, настороженно раздулись, когда прядь черных волос пощекотала ему нос. Впрочем, несмотря на беготню и купание, волосы Кейко приятно и успокаивающе пахли каким-то цветочным шампунем, так что лоб его скоро разгладился, а рука инстинктивно прижала хрупкое тело девушки поближе.
Картина выглядела поистине идиллической.
Узревшей эту идиллию Амико посреди тяжелых мыслей на миг даже стало смешно. То боявшаяся, то едко пикировавшаяся с русским подруга сейчас прижималась к нему как к родному. Словно соглашаясь, Кейко плотнее прижалась к теплой мускулистой подушке и совершенно бесстыже закинула на нее ногу. Совместное дыхание спящих звучало почти в унисон.