Иной казалась сейчас Акеми. Добрая сдержанная девушка благородного воспитания сейчас больше походила на юную вдову на похоронах. Угрюмая прямая спина, прямые вытянутые руки на коленках и обращенный мимо Кейко и Ивана взгляд делала Акеми совсем другим человеком. И все-таки злобного, окрысившегося, не было в этом взгляде. Она походила не на напитавшуюся ядом склочную девчонку, а скорее на самурая, стоически не обращающего внимания на рану в присутствии своего сёгуна.
Иван снова тяжело вздохнул, и решительно заговорил.
— Слушайте, я знаю, что в ваших японских традициях ничего прямо не говорить, типа собеседник сам догадается, если не дурак. Вроде как лучше многозначительно помолчать. Как это у вас называется… тинмоку, что ли? Нет, невербальное общение и нежелание конфликтовать — это здорово, мне тоже не нравится стиль базарных торговок-скандалисток… а-а-а, блин, вы же не поймете. У вас продавцы исключительно вежливо и льстиво обращаются… черт, как же объяснить-то?..
Иван с расстроенным видом почесал в затылке. Затем устремил пристальный взгляд на Акеми.
— Не оратор я, но и смотреть на это тоже больно. Если по-простому, то я здорово уважаю людей, которые способны молча терпеть боль, не визжать и не биться головой об стену. Стойкость, сдержанность, сила — мы это очень ценим и у себя. Но до крайности не нужно доводить. Чтобы вам было понятно — замыкаясь от окружающих в своем горе, упиваясь собственной болью в гордом одиночестве, ты, получается, показываешь тем, кто оказался рядом — даже друзьям, даже близким — что они жалкие да ничтожные, не способны тебя понять, не хотят посочувствовать, как следует. Выходит, ты им веришь, презираешь даже. Справедливо ли это? Может быть, не нужно строить такие стены и дышать холодом? Сомневаюсь, что тебе самой от этого становится легче. Так зачем терзать себя и обижать других? Подумай — в тебе тоже кое-кто может нуждаться, кто-то может кончить очень плохо, если ты — вот именно ты — не поможешь. Понять руку и сказать: «а пошло оно все, я схожу на этой остановке» — проще всего, я понимаю. Жить дальше потруднее, конечно.
Потом он перевел глаза на Кейко.
— С тобой проще. Если хочется повтыкать куда-то колючки, ну… можешь хоть в меня. Мне не больно, да и тебе нечего переживать. Дай бог, выберемся, и в тот же миг можешь про меня забыть. Но думай головой, когда говоришь с подругой, с которой вернешься домой.
— Ха.
Амико выдохнула это короткое слово монотонно и совсем не так, как говорила обычно. Неожиданный пламенный монолог матроса заставил ее посмотреть прямо на него. Выражение в девичьем взгляде было невозможно прочитать. Акеми секунду помолчала и спросила:
— Упиваясь, говорите… Матрос-сан, вам когда-нибудь разрывали девственную плеву?
Он выдержал ее взгляд, тоже помедлил, и развел руками.
— Мне довелось быть только с другой стороны. Прости.
— Значит, вы не знаете, каково это, когда тебя, твою девственность, безвозвратно уничтожают, не так ли? Вы, мужчины, думаете, что это так просто, правда? Я до того даже не целовалась ни с кем. И я надеюсь, у меня есть хоть немножко права свыкнуться с мыслью, что я порченная оттраханная дура, пока вы сопровождаете нас в пути? Это не будет слишком оскорбительно для вас и моей подруги? Не беспокойтесь, я постараюсь, чтобы тот факт, что вчера моя жизнь оказалась безвозвратно сломанной, не доставлял неудобств. Не переживайте, я нисколько не упиваюсь, мне просто очень не хочется вспоминать, как меня насиловали. Можете мне посочувствовать, если вам кажется, что я лишаю вас такого права, если это дает возможность заподозрить меня в презрении к вам, спасшему меня от дальнейших надругательств. Я очень благодарна, и мне жаль, если вам могло показаться, что я смотрю на вас свысока.
Юная японка говорила ровным голосом, без тени озлобленности или ядовитого сарказма. Она искренне верила в каждое слово, и оттого страшнее становилось слушать эту семнадцатилетнюю девушку, звучащую гораздо старше своих лет, походя обзывающую себя грязными вульгарными прозвищами. Она, конечно, обиделась. Возможно, ей было стыдно. Но догадаться об этом можно было только со слов, не по лицу, не по голосу.