Кимберли вбежала в спальню. Порывшись в сумке, вытащила «глок» и бегом вернулась в гостиную. Направила пистолет на дверь.
— Ошибся номером, приятель! — крикнула она. — Отойди от двери.
Пауза. Руки не просто дрожали, а тряслись, так что дуло пистолета прыгало то вверх, то вниз.
«Среда — мама. Четверг — дедушка. Пятница — мы все в бегах. А сегодня? Нет, только не я! Черт бы тебя побрал, я не сдамся так легко!»
— Хм, у меня заказ из вашей комнаты.
— Отойди от двери, мать твою!
— Ладно-ладно. Ухожу. Захотите получить свое шампанское с клубникой, спуститесь вниз, мэм.
Тележка покатила дальше. Через секунду до Кимберли донеслось бормотание:
— Господи, не иначе как сегодня полнолуние или что-то в этом роде.
Она медленно опустила пистолет. Ее все еще трясло. Майка приклеилась к влажному от пота телу. Сердце колотилось так, словно Кимберли только что пробежала марафон.
Глубокий вдох. Выдох. Еще один вдох. Еще. А потом, сама не понимая зачем и почему, она опустилась на четвереньки и заглянула под дверь. Никакой темной тени от ног стоящего рядом человека. Ничего. Кимберли села на ковер и положила «глок» на колени.
— О да, — пробормотала она, обращаясь к пустой комнате. — У меня все прекрасно.
— Никаких тошнотворно-ласкательных имен. Никаких сюсюканий. То, что звучит в ночных «мыльных операх», неуместно дома. Словечки с поздравительных открыток не для меня. Я не девушка с открытки. Хотя, возьми на заметку, возможно, не буду возражать против цветов. Розовые розы. Или есть такие… цвета шампанского. Да, точно, это мне понравится. За цветами неизбежно следует вопрос о конфетах и прочих сладостях. Шоколад — да. Только не в коробочках в форме сердечка. Красный бархат и все такое, на мой взгляд, выглядит неуместно в доме. А ты как думаешь?
Рейни уютно устроилась на кровати рядом с Куинси. Одеваться они не стали. Было начало первого, светило солнце, и телефон должен был вот-вот зазвонить. Ну и ладно.
Положив голову на плечо Куинси, Рейни водила указательным пальцем по широкой груди, выписывая одной ей видимые узоры. Ей нравилось ощущать под ладонью пружинящую упругость черных шелковистых завитков. Нравилось вдыхать его запах, запах смешанного с сексом лосьона после бритья. Нравилось смотреть на его тело — сильное, тренированное, подтянутое.
— Зеленый свет — цветам и квадратным коробкам шоколада, — послушно повторил Куинси. — Красный свет — противным прозвищам и прочим нежностям. — Поглаживая Рейни по волосам, он тоже не демонстрировал желания подниматься. — Кстати, раз уж об этом зашла речь, что ты квалифицируешь как тошнотворно-ласкательное прозвище? Не хотелось бы дуть в дудку попусту.
Он приподнялся, чтобы получше рассмотреть ее.
— Милочка, заинька, сладенькая, крошка, пирожок, — начала перечислять Рейни. — Киска, лапонька… Ну, ты и сам знаешь. Когда слышишь такое, так и хочется вколоть тому, кто их произносит, лошадиную дозу инсулина или… треснуть по башке.
— А нет чего-нибудь такого, что имело бы отношение к глюкозе?
— Договариваемся так. Ты не называешь меня сладенькой, а я не называю тебя жеребчиком.
— Ну, не знаю, — задумчиво протянул Куинси. — В «жеребчике», по-моему, что-то есть…
Она хлопнула его по груди. Он притворился смертельно раненным. Она наклонилась, чтобы вернуть его к жизни… и в этот момент зазвонил телефон.
Рейни застонала.
— Карл Миц, — пробормотал Куинси.
— Все испортил. — Она потянулась к столику, на котором стоял телефон. — Алло?
— Лоррейн Коннер? Как приятно.
Рейни нахмурилась. Голос был незнакомый. Абсолютно.
— Кто это?
— Вы знаете кто. Я хочу поговорить с Пирсом. Она вопросительно взглянула на Куинси. Если звонивший хотел поговорить с ним, то Карл Миц и Рональд Доусон, ее заблудший отец, автоматически отпадают. Но кто еще мог звонить Куинси? Кто…
Черт! Рейни поднялась, не обращая внимания на соскользнувшую простыню. Сердце дрогнуло и сорвалось. Она знала, кто это.
— Откуда у вас, черт возьми, этот номер?
— Мне назвали его в справочной службе. Передайте трубку Пирсу.
— Да пошел ты, дерьмо! Я не собираюсь плясать под твою дудку.
— Как по-детски мило. Передайте трубку Пирсу.
— Ну вот что, ты позвонил по моему номеру и разговаривать будешь со мной. Если есть что сказать, вываливай, а иначе я кладу трубку.
В конце голос дрогнул, и Куинси выхватил трубку. Она не собиралась уступать, но увидела в его глазах знакомый стальной блеск.
Он поднес трубку к уху:
— Да? Кто говорит?
— Пирс Куинси, конечно. Хочешь увидеть мои водительские права? Или образец почерка?
— Параноик. Незнакомец рассмеялся.
— Быть Пирсом Куинси не так уж приятно. Дочь мертва, жена мертва, отец неизвестно где. Не такой уж ты, на мой взгляд, и всемогущий.
— У меня нет жены, — сказал Куинси.
— Хорошо, пусть бывшая жена, — добродушно согласился незнакомец. — Какой же ты бездушный.
— Что тебе нужно? — спросил Куинси, перекладывая трубку в другую руку.
Поймав взгляд Рейни, он сделал круговое движение рукой. Она кивнула и тут же, не одеваясь, бросилась за магнитофоном.
— Вопрос не в том, что мне нужно, а в том, кто мне нужен. Но всему свое время. Хочешь поговорить с отцом?
— Мы оба знаем, что он мертв.
— Ты этого не знаешь. Ты предполагаешь, что он мертв, чтобы не чувствовать себя виноватым. Насколько мне известно, он вырастил тебя в одиночку, был и отцом, и матерью. А ты так легко от него отказался. «Моего отца забрали из приюта? Вот как? Большое спасибо, а я, пожалуй, поиграю в прятки». Я ожидал от тебя большего.
Рейни принесла магнитофон, и Куинси немного отвел трубку для лучшей слышимости. Она вставила кассету и нажала кнопку «Запись».
— Он жив, — продолжал незнакомец. — Хорошо спрятан от федеральных ищеек, ворчлив и капризен, но очень даже жив.
Куинси промолчал.
— Возможно, нам удастся произвести обмен. Можешь обменять дочь на отца. Она моложе, но и он в нынешнем состоянии мало отличается от ребенка.
Куинси не ответил.
— Или, может, включить в сделку прекрасную Лоррейн. Любовницу на отца. Конечно, у нее отличная задница, но ведь мы оба знаем, что женщины у тебя надолго не задерживаются. Как она, Куинси? Постанывает, когда ты трахаешь ее? Твоя жена так стонала, когда была со мной. И дочь тоже.