НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Вы так великодушны, синьор судья… (С волнением поднимает руку).
СУМАСШЕДШИЙ. Не называйте меня больше судьей, ради Бога. С этого момента я — капитан Маркантонио Банци Пиччини из криминалистической лаборатории.
ВТОРОЙ КОМИССАР. А ведь такой капитан действительно существует в Риме — Банци Пиччини…
СУМАСШЕДШИЙ. Прекрасно. И если журналистка, напишет что-то такое, что нам не понравится, мы легко сможем доказать, что она все выдумала… призвав в свидетели настоящего капитана Пиччини, который пребывают далеко от нас, в Риме.
ВТОРОЙ КОМИССАР. Да вы просто гений. Вы действительно сможете сыграть роль капитана?
СУМАСШЕДШИЙ. Не беспокойтесь, во время последней войны я был капитаном берсальеров.
НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Тише, она уже поднялась. (Входит журналистка). Проходите, синьорина, располагайтесь.
ЖУРНАЛИСТКА. Добрый день, господа. Вы — начальник полиции?
НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Рад видеть вас, синьорина. Мы знакомы только по телефону… К сожалению.
ЖУРНАЛИСТКА. Приятно слышать, только сержант внизу у входа, почему-то не хотел пропускать меня…
НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Прошу прощения, синьорина, я забыл предупредить о вашем приходе. Познакомьтесь, пожалуйста, это мои сотрудники — сержант Пизани, это комиссар, который руководит отделом…
ЖУРНАЛИСТКА. Очень приятно…
ВТОРОЙ КОМИССАР. Очень приятно, синьорина. (Жмет ей руку на военный манер).
ЖУРНАЛИСТКА. Ой, ой, как крепко!
ВТОРОЙ КОМИССАР. Прошу прощения…
НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ (указывая на Сумасшедшего, который стоит ко всем спиной, что-то делая с лицом). А это капитан… капитан?
СУМАСШЕДШИЙ. Вот и я! (Оборачивается в новом обличье: накладные усы, черная повязка на глазу, одна рука в коричневой кожаной перчатке. Начальник полиции так потрясен, что на время теряет дар речи. Сумасшедший представляется сам). Капитан Маркантонио Банци Пиччини из криминалистической лаборатории… Простите, что рука такая твердая — она деревянная. Память о кампании в Алжире, бывший парашютист иностранного легиона… Садитесь, пожалуйста, синьорина.
НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Могу ли предложить вам какой-нибудь напиток?
ЖУРНАЛИСТКА. Нет, благодарю. Я бы предпочла, если не возражаете, сразу же перейти к делу. Извините, но у меня мало времени. К сожалению, должна сдать интервью вечером… и материал сразу же уйдет в набор.
НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ. Хорошо, как вам угодно, давайте сразу же и начнем, мы готовы.
ЖУРНАЛИСТКА. У меня несколько вопросов (достает блокнот, читает). Первый вопрос к вам, комиссар, и простите, если он выглядит несколько «провокационно»… Если не возражаете, я воспользуюсь магнитофоном… Если, конечно, не возражаете… (Достает из сумочки магнитофон).
ВТОРОЙ КОМИССАР. По правде говоря, мы…
СУМАСШЕДШИЙ. Да ради Бога, записывайте… (Комиссару). Первое правило: никогда не возражать…
ВТОРОЙ КОМИССАР (тихо Сумасшедшему). А если мы ненароком сболтнем что-нибудь… Вдруг захотим опровергнуть, у нее останется доказательство…
ЖУРНАЛИСТКА. Извините, господа, какое-то затруднение?
СУМАСШЕДШИЙ (в темпе). Нет, нет, совсем наоборот… Комиссар расточает вам похвалы, говорит, что вы отважная женщина… убежденная демократка, защитница правды и справедливости… чего бы это ни стоило…
ЖУРНАЛИСТКА. Вы великодушны, синьор комиссар
ВТОРОЙ КОМИССАР. Итак, я слушаю вас.
ЖУРНАЛИСТКА. Почему вас называют «Крошка, верхом на окошке»?
ВТОРОЙ КОМИССАР. Меня?
ЖУРНАЛИСТКА. Да, или еще: «Комиссар, оседлавший окошко».
ВТОРОЙ КОМИССАР. А кто же это меня так обзывает?
ЖУРНАЛИСТКА. У меня есть ксерокопия письма одного молодого анархиста, которое он прислал из тюрьмы Сан-Витторе, где находился в заключении как раз тогда, когда погиб стрелочник. Он пишет именно о вас… и об этой комнате.
ВТОРОЙ КОМИССАР. Любопытно. И что же он пишет?
ЖУРНАЛИСТКА (читает). «Комиссар на четвертом этаже загнал меня на подоконник, приговаривая „Крошка, оседлай, оседлай окошко!“. А потом начал подначивать: „Бросайся вниз!“ и оскорблять последними словами: „Мразь, почему не бросаешься? Смелости не хватает, да? Ну, давай, подлюга, нечего волынить, кончай: чего ждешь, слизняк!“» Уверяю вас, мне пришлось стиснуть зубы, чтобы выдержать все это и не кинуться вниз…
СУМАСШЕДШИЙ. Превосходно, прямо сцена из фильма ужасов Хичкока..