А вот у Сережи было именно «такое».
— Тебе принести твои таблетки? Где они лежат?
Почему-то про таблетки Олега Сереже слушать как-то больнее. Потому что к своим привык, со своими проблемами он знает, как справляться, а вот с чужими уже сложнее. Он оглядывает быстрым взглядом Олега, переводит взгляд на руки, аккуратно двигает пальцами, недовольно морщась. Красивые ладони теперь покрывает плотный слой бинта. Олег не сомневается, что через несколько часов он еще успеет пропитаться кровью и повязку нужно будет сменить, но пока, этого достаточно.
— Нет, не нужно таблеток. Я уже все выпил перед приходом к тебе.
Поднявшись на ноги, Олег наливает в стакан пару глотков виски и подносит его к губам Сережи, не отдавая в дрожащие руки. Не хватало еще, чтобы разбился и стакан. Сережа подается вперед, держа руки на весу, выпивает до дна, морщась.
— Уже лучше, спасибо.
Ситуация, кажется, безумно напряженной. Уйти, оставшись вновь наедине со своими кошмарами жутко. Остаться с Олегом — значит чувствовать себя и дальше ужасно неловко. Но Сережа колеблется, не спешит вставать и уходить, потому что ему кажется, что как только он выйдет за пределы комнаты, то он сам рассыпится на тысячи мелких осколков. Сережа задумчиво проводит кончиками пальцев по бинтам, рассматривая свои руки, а затем добавляет, смотря Олегу в глаза.
— Это правда несчастный случай.
Сережа врет, заглядывая в глаза. Ложь звучит очень твердо, ни один мускул на лице не дергается, и можно было бы поверить, но не в такой ситуации. Не когда Сережа уже не в первый раз стучится к нему в дверь в разбитом состоянии: то физически, то морально. Он не в порядке, и все, что может Олег, на самом деле не отличающийся особой чуткостью, это быть рядом и не задавать лишних вопросов.
Сережа понимает, что его заявление звучит совсем неправдоподобно, но это лучше, чем признаваться «слушай, кажется, я сошел с ума». Сережа задумчиво хмурится, пытаясь придумать, что ему делать, а затем он кивает на аптечку Олега:
— Дай мне снотворное. Самое сильное. И ты поможешь мне завтра убрать осколки?
— Могу убрать сейчас. Если хочешь, — Олег еще не видел, как выглядит чужая спальня сейчас, но подмести осколки — дело не сложное. Да и перетащить остатки зеркала в соседнюю, так и оставшуюся пустой комнату — тоже. Чем быстрее с этим разобраться, тем лучше, считает Олег, но не озвучивает свою мысль, не желая уходить, если Сережа сам не скажет это сделать.
Он наклоняется, роясь в аптечке. Снотворных у Олега предостаточно. Он быстро перебирает несколько пачек, находит то, от которого можно спать, даже не слыша окружающих звуков, кладет его на тумбочку.
— Ты можешь остаться здесь на ночь.
Разрешение, в котором, конечно, Сережа не нуждался. Черт, возьми, оно было нужно самому Олегу, только попросить не хватало духу. Стоило сказать совсем иное:
«Я хочу остаться с тобой».
«Зачем нам вообще разные спальни?»
«Я боюсь за тебя».
Сережа поднимает голову и по его лицу видно, что он сомневается. Сережа Разумовский, который привык все держать в себе, привык не показывать слабость, привык преодолевать все сам, чувствует сейчас себя абсолютно потеряно. Меньше всего ему бы хотелось, чтобы Олег видел его разбитым и выливать на него все, что внутри. С другой стороны, разве уже не видно, что Сережа рассыпается и не может уже собрать себя сам?
Желание встать и уйти, закинувшись таблетками, с каждой секундой блекнет, как и решимость Сережи держать все в себе и, кажется, самообладание вот-вот треснет. Олег его не гонит. Но это принятие и доброта отдаются ноющим неприятным чувством в груди, только подчеркивая накопившуюся боль и одиночество.
— Ты все еще тут со мной? Что у тебя сегодня случилось?
Голос Олега выдергивает из мыслей, возвращая реальность.
— Что? — переспрашивает он. — Нет, ничего не случилось, — Сережа закусывает губу. Олег спрашивает, есть ли у него проблемы и Сережа не знает, что на это ответить. Вроде да, а вроде нет. Он сбежал, вроде все идет хорошо и по плану, но в то же время вся его жизнь сплошная гребанная проблема: бесконечная борьба, боль, невыносимое, разрывающее изнутри одиночество и бесконечная усталость, конца которой вообще не видна. Сережа думает над ответом, а затем отвечает: — Просто посиди со мной еще немного, — просит он, поднимая голову. Олег молча кивает, усаживаясь на колени перед Сережей, а желание сохранить лицо и не изливать душу трещит по швам. Он изначально пришел сюда залатать раны физические, а не душевные, но в какой-то момент кажется, что если не высказать хоть что-то из того, что кипит внутри, это просто добьет окончательно.
Нет, говорить о галлюцинациях он не будет. Как и том, что на самом деле произошло с зеркалом. Но помимо его ситуации с таблетками и психикой, на душе столько невыраженной тяжести, которую хочется куда-то деть, что Сережа решает, что если он здесь все же поделится, возможно, не так уж это и страшно.
Олег так близко, готовый предложить всего себя, свою поддержку словом и делом, что вечно сильный и независимый Сережа позволяет себе слабость. Завтра он наверняка будет жалеть об этом, но сегодня эмоций и переживаний слишком много для него одного. А Олег, кажется, готов разделить его боль на двоих.
— Я посижу, — кивает Олег, опускаясь обратно перед Сережей на колени, аккуратно взяв перебинтованные ладони в свои руки и негромко спрашивает: — Как ты?
И этот вопрос совсем не о царапинах.
— Я не помню, когда в последний раз изливал душу кому-то. Кажется, тебе же в общаге, напившись под новый год из-за твоего ухода.
— Значит ты помнишь, что я готов тебя слушать до утра, что бы ты не говорил.
Сережа делает глубокий вдох, все еще решаясь, и в конце концов нервы, усталость и виски делают свое дело, подталкивая, развязывая язык.
— Мне как-то в последнее время… Я даже не знаю. Странно? Тревожно? Тебе знакомо это чувство, когда внутри кавардак, кажется, мысли носятся как сумасшедшие, что сейчас просто голова взорвется, и ты чувствуешь это невыносимое давление, — Сережа сжимает виски, морщась, и продолжает после паузы.Олег слушает внимательно, смотря в глаза, лишь кратко кивая. — И ты с виду в порядке, но внутри тебя всего распирает. Давит, ломает, собирается мерзким комком в груди и животу, сжимая, отдаваясь дрожью в кончиках пальцев, — он поднимает руки перед собой, рассматривая. — Тебе кажется, что тебя трясет, но руки в порядке, не дрожат. И ты чувствуешь себя самым уставшим человеком, который просто не может идти дальше и готов сдаться, а потом подходишь к зеркалу и видишь спокойное, улыбающееся отражение с язвительной улыбкой словно маской и… — Сережа осекается, поправляя волосы, вспоминая жуткое отражение в зеркале, из-за которого у него сейчас разбиты руки. — И как-то жутко и неприятно осознавать, сколько на самом деле боли и отчаяния скрывается за всем этим и никогда не показывается, — Сережа неуютно ерзает, стараясь сесть поудобнее. Выглядит он сейчас совсем разбитым, потому что слова о чувствах и эмоциях даются с трудом.