Олег не перебивает, слушая, лишь изредка кивая, всматриваясь в тусклом свете ламп в лицо Сережи, кажется, будто он стал младше лет на десять. Растерянный и грустный, он даже не сразу отвечает, а даже когда это делает, то кажется выжимает всего себя. Олегу знакомо все, о чем говорит Сережа, только облечь в слова он это не может. Он говорит очень складно, живописно, как и всегда, и от того на душе еще более тоскливо, потому что кажется, что Сережа описывает его собственные чувства. Маски спали, осыпались, словно засохшая листва от сильного порыва ветра. И теперь Сережа, казалось обнажается намного сильней, чем когда просто сбрасывает с себя одежду. Может поэтому он и разбил стекло? Боль как способ хоть что-то почувствовать?
— Я понимаю, — коротко, но со всей искренностью произносит он, заглядывает в лицо, заправляя рыжие пряди за ухо.
— Иногда у меня ощущение, что я не справлюсь один, — негромко произносит Сережа, закусывая губу сильнее.
— Я всегда рядом. Если тебе нужна помощь — только скажи. Мы вытащили тебя из тюрьмы и только посмотри, где ты, — Олег зарывается пальцами в длинные волосы и массирует кожу головы, стараясь за приятными ощущениями отвлечь Сережу от тяжелых мыслей. — Венеция. Город искусства. Да еще и в каком доме. Ты справляешься. Мы справляемся.
Вторая рука ложится на тыльную сторону ладони.
Олег не смотрит на него косо, не смеется над его ощущениями или эмоциями. Сережа привык, что стоит показать эту сторону себя, как сразу же находится тот, кто этой слабостью пользуется. Но не Олег. Олег мягко касается, укутывая понимающими нотками в голосе и заботой и Сережа чувствует, как этот вечный давящий комок в груди немного ослабевает. На время, конечно, но это временное облегчение все равно приятно.
— Этот груз эмоций и воспоминаний однажды просто раздавит меня.
— Не раздавит, — мотает головой Олег. Ты можешь на меня положиться. Чтобы ни случилось, чтобы не потребовалось, я сделаю все.
Олег не заканчивает «все, что в моих силах», потому что слишком хорошо знает — он сделает больше. Ради Сережи он готов сделать даже невозможное.
Сережа смотрит на него потерянным взглядом, Олег и уже забыл, когда видел Сережу таким. Сережу подростка, который исчез давным-давно, уступив место успешному, всегда собранному бизнесмену.
Олег сейчас так мягко прикасается к нему, аккуратно держит за руку и от доброты и понимания встает ком в горле. Потому что он не привык. Потому что привык бороться, преодолевать и всегда скрываться за маской: в детстве и юношестве за смелой улыбкой, а потом за маской чумного доктора. Кажется, без маски его настоящего видел только Олег — и это приятно, но одновременно и как-то грустно. Олег говорит, что будет рядом, и Сережа не хочет отпускать его от себя, больше никогда и ни за что.
— Я очень устал, — выдыхает он. А затем Олег мягко сжимает его плечо, серьезно смотря в глаза.
— Я рядом.
Сережа медлит с пару секунд, переваривая ситуацию, а затем благодарно кивает.
— Вместе? — спрашивает он с улыбкой, какой-то мальчишеской, немного печальной, напоминая сейчас больше того самого ребенка, которого знал Олег в детдоме, чем успешного миллионера. Олег говорит столько приятного, Олег обещает быть рядом, и это настолько отдается в душе, затрагивая болезненные воспоминания и мысли, что Сережа чувствует, что, кажется, у него глаза на мокром месте, и это уже слишком.
— Вместе, — кивает Олег, мягко касаясь губами перебинтованных костяшек.
— Налей мне еще виски, к черту снотворное, — просит Сережа. И когда Олег поднимается за бутылкой, отворачиваясь, Сережа быстро рукавом ловит сбегающую по щеке каплю, а затем проводит по глазам, приводя себя в порядок. Он делает глубокий вдох, затем все так же болезненно сжимает губу и выдыхает искренне, как когда-то в детстве смотря в глаза: — Спасибо, — шепчет он едва слышно. И это спасибо не за стакан с виски. Это спасибо за все, в которое Сережа вкладывает все, что копилось в душе за эти годы.
— Не за что.
Действительно не за что, ведь все, что он делает — естественно для него. Защищать, помогать, быть рядом. Только теперь, вернувшись к Сереже, Олег остро чувствует, как ему не хватало этого раньше.
— Так что, останешься на ночь?
Сережа знает, что будет жалеть об этом моменте слабости завтра. Знает, что будет корить себя, и за то что вывалил свои эмоции. И за то, что не сказал все-таки правду о том, что произошло. Но сейчас он кивает, залезает на кровать, укладываясь так, чтобы не мешали руки, ожидая, пока Олег устроится рядом. Он выключает ночник, накрывая их обоим одеялом и обхватывает Сережу за талию, готовый защищать от любых кошмаров. Завтра наверняка будут вновь американские горки с перепадами настроения, бинты, стекло в спальне Сережи, но Олег гонит эти мысли прочь. Он медленно поглаживает Сережу по волосам, засматриваясь на такой знакомый профиль, словно с любимых сережиных картин Ренессанса. Убедившись, что Сережа под виски быстро и спокойно засыпает, несколько минут спустя Олег сам проваливается в глубокий сон до утра.