— У тебя же тоже есть невеста, да? Расскажи-и.
— У меня нет невесты, я старательно учусь, — Джин ткнул брата пальцем в кончик носа.
— Ой, да не ври, не ври!
Я тихо засмеялся. Мама разложила пирожки на тарелочке. Они были цветными, красивыми, но больше всего мне нравились желтые, потому что они напоминали полумесяцы.
— Нам пора вставать на поминовение, — мягко сказала моя мать, поднимаясь на ноги и снимая с себя фартук, выпачканный в рисовой муке. Мы пошли переодеваться. Вся семья приоделась в старые ханбоки. И у меня был свой, зеленый, очень красивый. Семья Ким пошла к своему алтарю с тарелочкой сонпёнов. Я получил свою долю и подошел к своему алтарю.
«Я всегда помню о вас, мама, Давон», — думал я, опускаясь на колени и складывая руки — левая поверх правой. Я низко преклонился перед алтарем. «Мама, благослови меня. Благослови меня, чтобы ничто не мучило меня больше. Пошли мне покой и счастье». Тэхен и Джин тоже усердно совершали коленопреклоненные поклоны, тихо молясь.
После домашних обрядов мы отправились на городское кладбище с косами. Польчхо — обязательный обряд. Мы должны были покосить траву на могилах родственников, чтобы они видели, что мы помним о них, посещаем их в этот важный день. Я трудился на могилах матери и сестры, сильно устал, но знал, что это не все, что ждало меня на кладбище. Я также покосил траву на могилах своих бабушки и дедушки по материнской линии, которые мы разыскали с помощью работников кладбища. Родственники по папиной линии не были похоронены здесь. А мой папа погиб за границей. Он участвовал в опасной подводной экспедиции и был похоронен на дне океана. Я все равно вспоминал папу, хотя он и был человеком другой веры. Я не хотел, чтобы мой папа думал о том, что я забыл его. Когда я подносил к могилам еду, тем самым разделяя трапезу с умершими, я не выдержал и заплакал. Но этого никто-никто не видел. Я должен был радоваться в этот светлый день, веселиться, чтобы мои родственники, ушедшие из этого мира, не волновались за меня.
Мы видели и семью Юнги, и семью Чимина. Но мы не смели отделиться от своих семей, потому что Чхусок — семейный праздник. Мы собрались все вместе только на праздновании. С Чимином я говорил мало, следил за тем, как он общается с Юнги. Чимин был прежним. Он был с Юнги милым, заботливым, угощал его и прислушивался с благоговением к его голосу. Я невольно заревновал. Нет. Чимин явно перегибает палку.
Потом Чимин убежал от нас. Тэхен, Пак и все наши ребята должны были танцевать на празднике. Я и Джин наблюдали за младшими со стороны. Традиционные праздничные танцы - красивейшее зрелище. Счастливые лица, развевающиеся полы ханбоков, музыка - таковы празднования в Корее.
Юнги был смиренным, но часто на его лице появлялось выражение веселья. Все было хорошо. Кажется, мама благословила меня. Моя душа на несколько дней обрела покой.
Через пару дней я вышел погулять один, чтобы обдумать все, что крутилось у меня в голове, и больше никогда к этому не возвращаться. Я шел к качелям, на которых мы любили качаться с Юнги. Это были особенные качели. Счастливые. С какими бы мыслями ты не приходил к ним: с плохими ли, хорошими ли — все твои мысли превращались в одно сплошное хорошее.
Я пришел к волшебным качелям грустный, пребывая в глубоких раздумьях. Как только я оттолкнулся от земли ногой, мое настроение начало улучшаться. Но сильно мне это не помогло.
Тогда небеса послали мне то, что наверняка смогло бы утешить меня. Они послали мне ее. Она подошла к соседним качелям, села на них и начала несильно качаться. Она показалась мне очень красивой, хотя на первый взгляд в ней не было ничего особенного. Длинные, темные волосы, простое платье. Что же меня зацепило? Ее красивый профиль? Или то, какие робкие взгляды она кидала на меня, отворачиваясь, как только я поворачивался к ней? «Мне нужно заговорить с ней,» — подумал я.
У меня никогда не возникало проблем со знакомствами. Поэтому я резко остановил качели, затормозив ногой, и произнес:
— Привет. Давай познакомимся?
Девушка посмотрела на меня испуганно.
— Привет.
Она немного помолчала и ответила:
— Давай.
Оказалось, что девушку звали Хеной. Она была просто удивительной. У нас завязался легкий разговор, который не имеет смысла никому передавать. Хена очень много говорила о том, что в ней нет ничего особенного, но своими рассказами о себе и теми интересными вещами, которыми она щедро поделилась со мной, девушка доказывала обратное. Я узнал о ней то, что она приложила очень много усилий, чтобы переехать в Кванджу, и теперь жила в моем городе, не имея в нем никаких знакомых, и усердно училась. Хена была стеснительной, но я чувствовал, что это очень сильная духом и неглупая девушка. Конечно же, я влюбился в нее. Я моментально увлекся Хеной. Она держала меня на некотором отдалении от себя, достойно и сдержанно отвечала на мой невинный, но настойчивый флирт, не отказывала мне в прогулках и общении, но и превращать нашу дружбу во что-то большее не торопилась. Все это было для меня странным, непривычным, это ставило меня в ситуацию, когда я должен был аккуратно и рассудительно вести себя. Обычно принято поступать так: если девушка тебе нравится, то ты можешь предложить ей встречаться, а потом уже узнавать ее лучше. А Хена заставляла меня затаив дыхание разыскивать о ней что-то новое, лазая по ее соцсетям. И… Мне нравилось все это. До того момента у меня ни разу в жизни не было серьезной влюбленности. Слишком уж недолго длился в отношениях этот период таинственности, неопределенности и, соответственно, ухаживаний. А тут я познал всю прелесть тайной влюбленности в полной мере.
Я на некоторое время пропал из поля зрения Юнги. Любовь вскружила мне голову. Я начал зависеть от Хены. Мне нравилось в ней все. Боже, как же я хотел, чтобы она стала моей девушкой. Я начал укладываться по вечерам в постель с мучительной, но такой сладкой мыслью о том, что, возможно, я тоже нравлюсь Хене. Я сходил с ума, но теперь это безумие было приятным. Я добровольно целиком отдался ему.
В конце октября мне ненадолго пришлось распрощаться со встречами с Хеной. Она была очень сильно занята в школе. Хена была на год старше меня. Она уже перешла в старшую школу. Юнги частенько звонил мне по телефону и рассказывал, как ему тяжело дается учеба в старшей школе.
— Я только-только вошел в этот ад, а тут уже на пороге лава, — жаловался мой лучший друг. — Я, конечно, очень сильно хочу быть композитором, но можно мне быть, как Бетховен?
— Самородком?
— Глухим, — мрачно ответил Юнги. — Наша учитель по нотной грамоте явно пошла не туда. Ей нужно было ступать прямиком в оперу. Когда она берет ля второй октавы, вся школа затихает. От страха.
Немного помолчав, Мин спрашивал:
— Чего меня гулять не зовешь? М?
— Ты очень загружен, я не хочу напрягать тебя.
— Ты смеешься? Ты — моя единственная отрада и утешение.
— Спасибо, — смутился я. — Хорошо, я позову тебя поиграть в приставку, ты доволен?
— Теперь да, — Юнги почти мурлыкал. — Ты растерянный в последнее время.
— С чего ты взял?
— Ты долго отвечаешь на мои сообщения, — пристыдил меня Юнги. — А мне больше не к кому обратиться.
— Я думал, что тебе пишет Чимин, — язвительно ответил я, совсем позабыв о том, что хотел отгородить Юнги от Чимина. Мин отвечал мне резко и раздраженно:
— Хосок, что за тупые намеки?
— Никаких намеков.
— Мне нужен не Чимин, а ты.
— Зачем ты так с Чимином? Он тебе поклоняется, не разбивай его сердце.
Юнги шумно выдохнул в трубку и помолчал.
— Хосок, я не узнаю тебя.
— Я просто сказал, что Чимин за тобой волочется, что не так?
— Он не волочится! Имей к нему хоть каплю уважения, ты все-таки его друг! И мы уже говорили по поводу того, какие слухи обо мне ходили тут недавно, не надо тут на сторону моих одноклассников вставать!
Я замолчал. Юнги ерзал на кровати. Из-за того, что Юнги не проявлял никакого внимания к девушкам, его одноклассники вновь что-то себе надумали.
— Хосок, у тебя кто-то появился?