— Кто бы говорил, сам, небось, не уголь разгружал.
— Я на физ-ре шестиминутку бегал, это пострашнее будет, — завязался наш обычный разговор со взаимными поддевками.
— Не смеши, ты со мной куда только не лазал, — Хосок хлопнул по пульту рукой и поднялся со своего места, направляясь к музыкальному центру, чтобы включить какую-нибудь песню для фона.
— Каждый раз, когда мы куда-то лазаем, я думаю, что ты хочешь убить меня. Но я доверяюсь твоей уверенности, и вроде проносит, — прокомментировал я.
— Юнги не доверяет людям. Это не мой Юнги, — подросток ткнул пальцем в кнопку на центре и повернулся ко мне с загадочным видом. А затем он звонко рассмеялся. Чон вдруг начал пританцовывать и подвывать:
— Somebody that I used to know…
— Ну и понесло же тебя, — я был привычен к неожиданным выкидонам своего друга, но танцевать он в последнее время не очень любил. Мое сердце странно грелось и леденело одновременно при одном взгляде на паренька. — С каких пор ты поешь и танцуешь, не прерываясь и не делая грустную мину?
— Не знаю, — тот явно наслаждался звучащей песней и тем, что творил под нее. — Ведь я никогда не делал этого раньше. Просто это моя любимая песня. И просто я общаюсь с музыкантом.
— Громко сказано, — проворчал я, но был польщен.
— Я часто делаю то, чего никогда не умел делать. Выступаю в школьных спектаклях, заменяя заболевших, беру роли прямо перед представлением. Могу начать показывать фокусы в переходе. Я люблю все, от чего вырабатывается адреналин.
— Танцевать передо мной — это ты называешь адреналином? Дикость какая-то.
Рыжий пожал плечами, продолжая улыбаться.
— Мне же не безразлично твое мнение. Это волнительно.
— Дурак, — сердце склонилось в горячую сторону. — Права была та медсестра из больницы. Нельзя с тобой водиться, ты можешь быть опасен. Однажды полезешь в то, о чем никогда не ведал, и тебя не станет.
Мое сердце разом заледенело. Мне показалось, что в глазах Хосока зажегся безумный огонек. Но он исчез.
— Главное, чтобы ничего не случилось с тобой, так, Юнги?
Я начал злиться. Потому что я видел, что Хосок зачем-то уцепился за мои последние слова. Только что он веселился, дурачился и вот… Теперь он был напряжен. И те мысли, что теперь обитали в его голове, никак не были связаны с танцами. Но были связаны со мной и чем-то еще. Я злился от неизвестности.
— Я тебя ненавижу, Чон Хосок, — произнес я. — Ты несешь какой-то несвязный бред. О чем ты сейчас говоришь? Со мной ничего не случится, — я прикинулся дурачком. — Потому что я сижу у тебя дома, мы будем играть в приставку и есть вредную еду, так?
Хосок не пошевелился, лишь улыбка покинула его лицо. Я нечасто видел Хосока таким. В тот момент он не грустил и не думал о чем-то отвлеченном. Его глаза были устремлены прямо на меня, полные холодной решимости. Лицо вытянулось, щеки впали. Но этот человек все еще был моим другом, он не превращался в монстра с щупальцами. Лучше бы превратился. Хосок больше не лучился счастьем. Его глаза не сияли солнечным светом. Их взгляд пронизывал меня насквозь, как рентгеновский луч.
— Я полез в опасное дело шесть лет назад, — медленно произнес он. — Да, я не до конца знаю, что делаю. Но хочу узнать. Мне нужно это. Я упрямый.
— Что за опасное дело? Ты наркоман? А, ну да, все признаки на лицо, — но моя неудачная шутка была проигнорирована.
— Ты тоже в этом опасном деле. Уже шесть лет, — Хосок болезненно нахмурил лоб.
Я обмер, но готовился защищаться и порыкивал от злости. Я нервно крикнул:
— Перестань!
Хосок опустил голову и выдохнул. Я вцепился руками в свою одежду.
— Мы оба не ведаем, что делаем.
— Да как же…
— Потому что мы совершенно не знаем друг друга.
Я совершенно вышел из себя. Тем не менее, я поднялся, направляясь к своему другу, и спокойно попросил:
— Хосок, выключи музыку.
Я знал, что парень не любит, когда я иду на него с таким озлобленным видом, нелепо покачивая плечами. Он выключил музыку и оставил руку на проигрывателе, продолжая смотреть на меня. Теперь я заметил в его взгляде что-то отчаянное и жалобное. Я положил руку на плечо Хосока, чувствуя, как он подрагивает от слабости. От болезни ли это? Хосок дернулся и окинул меня абсолютно диким взглядом.
— Что случилось?
Хосок шумно выдохнул. Он немного помолчал и выдал мне:
— Эта песня играла в нашей машине в тот день, когда разбилась моя семья.
Я положил вторую руку на на другое плечо друга.
— Зачем ты слушаешь ее?
Хосок ответил еще тише:
— Я люблю ее…
— Я не понимаю тебя.
Хосок поднял на меня глаза. Они начинали характерно блестеть. Кажется, на смену его странному состоянию пришла обычная меланхолия.
— Мне нужно поговорить об этом. Пожалуйста.
Я тогда подумал, что из-за болезни у Хосока плохое настроение, и поэтому он вспоминает о таких вещах. Нужно было просто успокоить его. Отвлечь. Такое уже случалось неоднократно, иногда и на веселого Хосока накатывала грусть.
Я притянул Хосока к себе и обнял его, потрепав по волосам.
— Хорошо, давай поговорим. А потом поиграем в приставку.
— Я не хочу играть, я хочу поговорить с тобой, — упрямился Чон. Пришлось настраиваться на разговор, хотя настроения на это у меня не было.
Я усадил Хосока на его постель и выключил телевизор. Хосок не начинал разговор первым, и мне пришлось импровизировать.
— Это давно прошло. У тебя есть семья, которая любит тебя. У тебя есть друзья. У тебя есть девушка, — Хосок посмотрел на меня искоса, как зашуганный зверек. — Ты хороший человек, друг и брат. Твои родные гордились бы тобой.
— Я тоже так думал…
— Ты думал правильно. Не накручивай себя. Успокойся, — я неуклюже водил рукой по спине друга. — Это было давно.
Хосок вдруг весь вскинулся.
— Это было давно, — проговорил он. — Но я все помню.
Я не знал, что ему ответить. А Чон продолжал:
— Я помню и мучаюсь. Мне плохо. Но я ни с кем не могу об этом поговорить. Психолог решила, что с меня хватит объяснений, мол, просто развлекайте его. Но я не могу забыть, мне не помогают таблетки.
— Но почему? Ты же говорил, что они тебе больше не нужны, что с тобой все в порядке!
Хосок смерил меня взглядом «ты тупой».
— Потому что они мне не помогают, логично? А «порядок» для вида. Потому что не хотел вас волновать.
— Может, таблетки не подходят? Мне же мои помогают.
— Дело не в них, — Хосок поднялся с постели. Я схватил его за запястье, но он выдернул руку. — Рядом со мной находится человек, который постоянно напоминает мне об этом. И да, — Хосок вперил в меня свой взгляд. — Ему «помогают», — Чон сделал пальцами в воздухе кавычки и продолжил: — таблетки, потому что у него и так память отшибло! Ты даже не понимаешь, почему ты пьешь их!
Я тоже вскочил. Мы стояли друг напротив друга с вытянутыми лицами.
— Мои таблетки снимают стресс, — медленно произнес я. — Мои таблетки помогают предотвращать панические атаки. Мне прописали таблетки, потому что я нервничал из-за учебы и переезда.
— Ты? — Хосок едко засмеялся. — Ты нервничаешь из-за учебы? Какая чушь!
Я попытался перебить друга, но он уже слишком разошелся.
— Твоя семья тоже погибла в аварии!
— И что? На что ты намекаешь?! — Я толкнул Хосока в плечи. Он отступил на пару шагов назад и снова сдулся, превратившись в грустного подростка, готового вот-вот расплакаться.
— Я не хотел говорить об этом раньше, потому что понял, что ты ничего не помнишь.
— Не помню о чем?
— Дай мне договорить! — Вскрикнул Хосок, и я замолчал.
— Я понял, что ты ничего не помнишь, — повторил Чон. — Твои родственники тоже придерживались версии, будто бы тебя не было с родителями во время аварии. Мне пришлось заткнуть свой разговор куда подальше. Я берег тебя, как и остальные, не хотел говорить с тобой об аварии, чтобы хотя бы тебя это не мучило. Но мне было чертовски тяжело. Пожалуйста, пойми меня. Я терпел пять лет, но теперь я не понимаю, почему я должен был терпеть. Что, в самом деле, меня сдерживало? Я думал, что моя боль уйдет, но мне становится все тяжелее и тяжелее находиться рядом с тобой.