— Почему? — Спросил я упавшим голосом.
— Потому что я видел тебя собственными глазами на месте аварии. Тебя вытаскивали из машины, с которой столкнулась наша машина.
— Что?
— Я запомнил тебя. Я видел тебя в своих снах. Однажды я сорвался и меня повели к психологу. И там, у самого кабинета, я встретил тебя.
Я слушал Хосока молча и практически не дышал. Мои глаза, кажется, тогда остекленели.
— Меня кормили таблетками, разбирали со мной ситуацию. Сошлись на том, что во всем виноват дождь. Но я хотел поговорить с тобой. И представь, каково для меня было осознать, что ты ничего не помнишь. Я не понимал: ты притворяешься или и вправду ничего не помнишь? Мне пришлось смириться. Я хотел пережить эту травму вместе с тобой, а ты не говорил об этом. И все это время я просто пытался подружиться со своим страхом. Делал из себя клоуна, чтобы навсегда стереть из своей памяти то, что сломало меня. Веселился, веселил тебя… Но я никогда не получал никакой отдачи! Ты забирал мою энергию, но ничего не давал взамен! — из глаз Хосока брызнули слезы. Я сделал шаг к нему, он — от меня. — Никогда. Да… Да, нам было весело, мы хорошо дружим… Но все равно самыми ужасными минутами в моей жизни были те минуты, когда я ложился вечером в кровать, оставаясь наедине с настоящим собой — уставшим, испытывающим боль потери, собой, который мог грустить и думать о серьезных вещах. Я всегда был таким одиноким.
Я сдал свои позиции.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя. Хочешь, я перееду к тебе и буду ночевать с тобой? Если тебя больше никто не может поддержать… Что я могу сделать для тебя? Я стараюсь быть хорошим другом. Хосок…
— Ты ни разу не говорил со мной о том, что меня волнует.
— Но я тоже старался отвлекать тебя! С тех самых пор, как ты рассказал мне о своем горе, когда мы с тобой познакомились.
— Не нужно меня больше отвлекать! — Хосок ударил кулаком по своему бедру. — Я хочу знать, что произошло!
— Ты же сам говоришь, что шел ливень, вот, что произошло! — Кипятился я.
— Я не верю в это!
— Почему ты опять не веришь? Ты ничему не веришь!
— Потому что ты мне рассказал перед Днем Памяти, что ты поссорился со своими родителями! Я не мог перестать думать о том…о том, что ты разозлил своих родителей, и они перестали быть бдительными на дороге!
Я расправил плечи, тяжело дыша. Мою голову сдавило. Хосок задел какую-то струну в моей душе. И я начал вспоминать то, от чего мой мозг так яростно меня охранял.
— Хосок, это неправда.
Парень смотрел на меня молча, не шевелясь. По его щекам текли слезы.
— Ты пытаешься найти виноватого. Но разве… — я начал думать, отгоняя от себя странные мысли. — Разве ты не пытался расследовать это дело? Узнать о нем побольше? Я бы так сделал…
— Там сказано про дождь.
— Значит, так и есть. Хосок, пожалуйста…
— Но ты заставил меня усомниться в этом. И я не мог поговорить с тобой об этом целый год.
— Почему заговорил сейчас?
— Потому что я уже заболел от горя, — признался Хосок. — У меня начала подниматься температура от стресса.
Мой друг позволил мне подойти к нему и пощупать его лоб и руки. Его лицо горело, а руки были холоднее льда.
— Я подумал, почему я вообще должен молчать? Я говорил об этом с Хеной…
— Значит, с ней ты говорил, а на меня молча баллон катил? — Я отошел от Чона. — Хорош друг! С девчонкой какой-то едва знакомой говоришь, а со мной!
— Потому что я берег тебя, дурак! Я жертвовал собой ради твоего спокойствия, а ты всегда был эгоистом, который не хотел нормально поговорить со мной о моих проблемах!
— Чего ты врешь? Мы говорили с тобой, я всегда тебя успокаивал! Я всегда хочу о тебе заботиться, я тебя по дыханию узнаю, настолько я внимателен к тебе!
— Но мне это не помогает! — Хосок зарыдал.
— А я виноват?
Парень открывал и закрывал рот, его дыхание сделалось рваным.
— Пожалуйста, вспомни хоть что-то для меня. Пожалуйста. Пожалуйста, убеди меня в том, что я не ошибаюсь. Или в обратном. Поговори со мной. Я не могу успокоиться, мне нужно понять, что произошло, я уверен, что все не так просто, я чувствую это…
— Хосок…
— Скажи мне правду. Я умоляю тебя.
— Если я скажу, что это я довел своих родителей… — Я прикрыл глаза, стараясь успокоиться. — Если я скажу, что это я виновен в аварии… Ты успокоишься?
Я распахнул глаза, глядя на Хосока. Мой друг шмыгнул носом и очень медленно кивнул.
— Ты убьешь меня за это? Ты, наверное, хочешь мстить?
— Нет, — голос Хосока дрожал. — Я не хочу.
— Ты сможешь простить меня?
— Да… Я смогу. Пожалуйста, скажи…
— Я многим готов пожертвовать для тебя, — сказал я. — Даже после того, что ты сказал мне, я хочу оставаться твоим другом. Я действительно люблю тебя, как родного. Хосок…
— Скажи.
Между нами повисло молчание. Во мне боролись два состояния, которые то и дело сменялись во мне за последний год. Тепло — это было любовью к лучшему другу. Холод — ревность, непонимание, почему Хосок отдаляется от меня, почему наша веселая компания распалась. Я вздыхал, подбирая слова. Хосок всхлипывал и ждал моего ответа. Я не считал, что он выглядит жалко. Ему и правда больно. Он хотел разделить со мной не только радость дружбы, но и наше общее горе. А я никогда не умел с ним правильно дружить. Да, я вспомнил, что был там. Да, я вспомнил свою ссору с родителями. Я вспомнил страх и боль. Я старался убедиться в том, что это не Хосок мне внушил мысль, что именно машина моей семья столкнулась с машиной его семьи. Может быть, он манипулировал мной? Тем, что у меня похожая ситуация? Нет. Нет, что-то мне подсказывало, что все это правда. Мое подсознание выдавало мне страшные картинки.
Мы молчали около минуты. Прости меня, Хосок… Прости, я…
— Я не виноват. Я ничего такого не сказал и не сделал. Похоже, что наши родители просто не увидели друг друга…
«ОСТАНОВИСЬ!»
-…или что-то другое было на дороге, что остановило их. Это был несчастный случай.
— Юнги…
— Прости меня.
— Юнги!
— Пожалуйста, поверь мне, — сказал я грубым тоном.
Хосок смотрел на меня, как на предателя. А потом застонал, сорвался и побежал. Он распахнул дверь, ведущую из комнаты на незастекленный балкон.
Меня пробил холодный пот. Будто сотни игл, закололи под кожей.
— Хосок!
Я бешено побежал за ним. Хосок вскочил на балконные перила, усаживаясь на них и опасно качаясь.
— Хосок, остановись, пожалуйста, — Я схватил Хосока за рукав его домашней кофты.
— Мне плохо, пожалуйста, оставь меня.
— Давай вернемся в комнату, вместе разузнаем побольше… Я теперь вспомнил, мы можем обо всем поговорить!
— Это ничего не изменит, мне плохо! — Выкрикивал Хосок мне в лицо.
— Пожалуйста, я стану лучше! Хосок! — Я хватался руками за одежду друга, тянул его на себя.
— Я все равно буду всю жизнь одиноким! Я буду одиноким идиотом, которого все дурачат! — Хосок взмахнул руками, и у меня сердце ушло в пятки. Я крепко обхватил друга под мышки и взвалил его на себя.
— Я буду с тобой, ты не одинок.
— Ты всегда так говорил и что толку? — Просипел Хосок.
— Прости меня, прости. Пойдем в комнату, хорошо? — Тело шестнадцатилетнего Хосока было достаточно тяжелым, но я ощущал Чона на своих плечах, как ребенка.
— У меня кружится голова, — еле слышно сказал Хосок, обвивая слабыми руками мою шею. Такое положение мы сохраняли непродолжительное время.
— Я уложу тебя, — пообещал я. — Пойдем?
— Юнги, я не могу так жить…
— Ты болен, тебе нужно в постель, — я пытался осторожно снять Хосока с перил.
— Я уже полжизни болен, — парень резко откинулся назад, хохоча. Я почувствовал, что выпускаю его и испугался.
— Хосок, держись!
— Черт побери! Ха-ха-ха!
— Не отпускай меня!
И тут случилось непоправимое. Хосок сорвался с перил.
— Юнги! — Его истерика сменилась паникой. Я ухватил Хосока за руки, пытаясь держать друга как можно крепче. Я впервые в жизни так сильно испугался не за себя, а за кого-то другого.