Поначалу ему даже нравилась эта своеобразная холодность, он совсем не считал ее за равнодушие. И то, что Меланья не загоралась сразу, и то, что ему нужно было здорово растеребить жену, чтобы она сообразила, чего он хочет, и начала отвечать ему, – все это, как ни странно, приводило Паролизи в восторг. Но постепенно за ее нечуткостью он стал подозревать пустоту чувств и полное безразличие, что стало здорово раздражать его.
Эта гостиница была не из тех, где можно заказать номер на час или два, но остановить Паролизи было невозможно. Он порывисто положил документ на лаковую поверхность деревянной стойки ресепшн, снял номер на целый день и взял ключи. Подойдя к столику, где Меланья беспечно болтала с новыми знакомыми, он крепко взял ее за локоть и мягко вытащил из-за стола.
– Извините, нам надо идти. – И под изумленными взглядами присутствующих повел ее к лифту.
Только теперь, посмотрев Паоло в глаза и увидев ключи у него в руке, Меланья начала о чем-то догадываться и улыбнулась бесстрастно, подчиняясь его воле.
Он всегда был очень мягок с женщинами, ухаживал как настоящий неаполитанец: с серенадами и охапками цветов, придумывал и совсем необычные сюрпризы, которые так им нравились. И только в интимной близости в нем просыпалось сильное и грубое животное. Но, к удивлению самого Паролизи, их совсем не пугало это превращение из ласкового и нежного в рычащего и необузданного. Скорее, наоборот, каждая из них считала, что исключительно она вызывала у него такой всплеск эмоций и такой взрыв страсти, и эта уверенность делала их в любви еще смелее и прекраснее.
И только Меланья, его жена, не становилась ни смелее, ни прекраснее. Сначала ослепленный всепоглощающей страстью Паролизи не замечал ее отсутствующей реакции, но со временем он с грустью признал, что Меланье далеко до настоящих чувственных южных итальянок, до лживых даже в постели, но таких горячих румынок, до скромных афганок, под чадрами которых скрывалась такая яростная жажда любви, что от нее шалел даже видавший виды Паролизи.
Уже в первый год их совместной жизни Паоло понял, что в этом восхитительном теле, в этом воплощении красоты средиземноморской женщины, скрывается обыкновенная клуша-домохозяйка, прекрасная кухарка и мать, но никак не любовница.
Тогда в гостинице он занимался любовью неистово и отчаянно и все пытался растормошить ее. Он еще обнимал Меланью, прерывисто дыша в теплое плечо, и кровь, еще не успокоившись окончательно, толчками ходила в виске, как вдруг она, потянувшись, сказала:
– А у нас сыр остался дома в холодильнике, забыла я его маме перед отъездом отдать. Как думаешь, испортится?
А еще считается, что женщины долго отходят после любви! И, взглянув на Меланью, он с ужасом понял, что все то время, пока он бешено рычал и терзал ее восхитительную плоть, она думала об этом сыре, который забыла в холодильнике перед отъездом.
– Давайте перекусим. – Лиза стала накрывать на стол.
Для обеда было еще совсем рано, но сегодня все поднялись ни свет ни заря, да и надо было чем-то заняться. Состояние ожидания, в котором они все находились, становилось невыносимым.
Расставляя тарелки, она все поглядывала на телефон и вздрогнула, чуть было не промахнувшись мимо стола, когда раздалась трель мобильника Паролизи.
Прежде чем ответить, Паролизи посмотрел на экран: номер определился, но был неизвестен. Он держал трубку в руке, но как будто раздумывал, нажимать ли кнопку приема.
Все застыли в тревоге, глядя на Паролизи, и даже маленькая Барбара перестала тискать плюшевого зайца, уставившись на папу.
– Да, я слушаю!
Лиза никогда не видела, чтобы человек мог так стремительно побледнеть и измениться в лице.
– Еду! – Пошатнувшись, он схватился за спинку стула. – У старого бара полиция обнаружила тело женщины, – тихо произнес Паролизи.
Глава 8
Они летели на двух машинах по центральной улице Череновы, и в Лоле снова проснулся дух охотницы, который так давно не посещал ее, – он превращал журналистку в настоящую «бестию». Она всегда сочувствовала жертвам и не переставала поражаться человеческой гнусности, но, когда начиналось расследование нового дела, и события развивались с такой молниеносной быстротой, что за ними почти невозможно было уследить, а прилив энергии и необыкновенного возбуждения доходил до высшей точки накала, она забывала обо всем на свете, кроме своей работы. Это было одно из любимых ее состояний: нервы как будто оголялись, чувства достигали предела, а интуиция и фантазия несли ее к разгадке страшных преступлений.