— Ага. Отпустил. В твой выходной.
Не зная, что ответить, я пожала плечами и принялась готовить себе чай. После суда пить хотелось адски. Два стакана воды выпила. А теперь еще чая захотелось. Крепкого. И обязательно сладкого.
— Ладно… Тут, пока тебя не было, этот приходил… — Света смяла фартук и бросила настороженный взгляд в сторону детской. — Папанька ее.
— И что хотел? — От нехорошего предчувствия у меня внутри все замерло, а чашка чуть не выпала из рук.
— Бумаги принес. — Соседка опустила голову. — Заставил расписаться, что приняла. Я, конечно, отбивалась. За порог его пыталась вытолкать. Но при Машке особо не повоюешь… Сама понимаешь.
— А бумаги какие? Все о том же? — На нервах я схватила кусочек морковки со стола и принялась хрустеть.
— Да. Раздел имущества. Не дает покоя подонку эта квартира. Зря ты отцовскую продала и в браке с ним двушку купила. Теперь вот… — Соседка указала на конверт. — Юриста какого-то нанял. Сказал, что через суд будет добиваться своего. У него якобы новая семья, и им тоже метры квадратные нужны. Не эти, так другие. За компенсацию.
Если до этого я считала сегодняшний день кошмарным, то теперь даже слова точного подобрать не могла, как его назвать. Ни в русском, ни в немецком подходящих определений не было.
— Эх, Женя-Женя…
Заметив, что я совсем скисла, соседка подошла поближе и обняла за плечи.
— Мужика б тебе хорошего найти, чтобы засранцу этому крылья обломал. — Она погладила меня по голове. — Может, у новых соседей по даче спросить? Вдруг у них какой-нибудь молодой капитан или майор найдется. Чтобы с вот такими кулаками… — Света сцепила обе свои ладони. — И со связями, — грустно добавила тут же.
— Клин клином? — Я нервно хохотнула.
А память услужливо подкинула картинку с мужскими мускулистыми руками, длинными пальцами и татуировками от запястий до плеч.
От одной мысли по телу будто ток пустили. Казалось, волосы вот-вот одуванчиком распушатся. Но я быстро взяла себя в руки.
— Свет, мне уже не восемнадцать. Не будет никто ради женщины с ребенком в рыцаря играть. Подобное только в книжках бывает.
— Ты так говоришь, словно тебе не двадцать шесть, а пятьдесят, — фыркнула соседка. — Это у тебя собственная мамашка в голове сидит и глупости всякие суфлирует. Узнаю ее философию!
— С моей удачей…
Грустно глянув на конверт, я обхватила себя руками.
— Хреновая у тебя удача. Наследственность… кармическая, наверно! А мужик, если правильный… — Света сощурилась. — Он бы и жизнь скрасил. И мамку из головы выгнал. И карму прочистил.
— Как дымоход?! — вырвалось у меня, и щеки опалило румянцем.
— А это уже, как ты бы позволила.
Света лукаво улыбнулась мне. Махнула рукой. И будто тоже резко захотела чая, потянулась за второй кружкой.
После ухода Светы конец дня и ночь пролетели под девизом: «Не думать ни о каких трубочистах, снегоуборочных машинах и руках с татуировками».
Справиться с этим было не так просто. Две встречи с Бояриновым не прошли для меня бесследно. Тело вдруг вспомнило, что такое желание, и вместе с подсознанием мучило до утра неприличными снами.
А нервная система исполнила настоящий концерт. Одна часть меня, как одинокий рояль, играла о том, что я дважды поступила правильно. Только побег! Только спасение!
Другая часть, как ударные, винила, что не устроила этому похотливому самцу Содом и Гоморру. С лекцией о половом воспитании и профилактическим ударом по причинному месту.
Третья — жалобными скрипками пиликала, что вообще-то в нахальных лапах было сладко и горячо.
Сражаться со «сладко и горячо» оказалось сложнее всего. Муж был у меня первым мужчиной и последним… либо, как любила говорить Валя — крайним. Мне не на что было жаловаться в постели. Мы не прятались под одеялом. Не стыдились пробовать новое.
Но после одних только поцелуев с Бояриновым теперь казалось, что вся моя предыдущая сексуальная жизнь — невинный петтинг.
Я и представить раньше не могла, что способна завестись от грубого мужского напора. От бессилия, когда наглые руки сминают тело, а опытные губы превращают мозг в желе. Никогда не была для мужа такой влажной, какой стала всего за пару минут жесткой ласки у стены.
Горько было от таких открытий. В соседней комнате спала дочь, а я каталась по кровати, пытаясь найти удобную для сна позу, и гнала неправильные мысли из головы.
Бранила себя за слабость.
Как мазохист окуналась в воспоминания.