- Что ищем? - наклонилась я рядом.
- Не знаю. То, что он бросил.
Кроме травы, грязи и камней, перед глазами у меня ничего больше не было.
Федор подобрал что-то у самой воды и растерянно присвистнул. У него на ладони лежал кусочек тусклого желтоватого сплава, размером с фалангу пальца, корявой конфигурации.
- Что это?
- Я, конечно, не геолог, но очень похоже на самородок золота.
- Откуда в средней полосе России может взяться месторождение золотых самородков? Здесь все, что можно добыть, уже добыли!
- Кто ж его знает. А вдруг еще кое-что осталось... Когда-то на территории современной Москвы серебряные рудники были. Что мешает реке размыть неизвестное месторождение и принести самородки сюда... Так. Сматываемся, - он тревожно огляделся по сторонам. - Или мы следующие кандидаты в мумии.
- Федя, давай напрямик! - запаниковала я.
Мы рванули, не разбирая дороги, подальше от опасного места. Федор прихрамывал впереди и тащил меня за руку. Я, как могла, уворачивалась от веток и старалась не спотыкаться на кочках.
- Мы, кажется, не в ту сторону бежим, - просипела я на последнем издыхании.
Ельник кончился, стали попадаться березы и осины, а поле разнотравья так и не появилось.
- Вот, черт! - растерялся он.
- А-а-а, мы заблудились, - зашмыгала я носом. - Вдруг мы на минное поле попадем, вот будет потеха...
- Лизавета, не реви, Земля круглая, куда-нибудь да выйдем. Вон там, посмотри, просвет.
Мы двинулись в ту сторону. Федор потянул носом.
- Дымком попахивает. Стой здесь. Я - быстро.
- Не-ет! - взмолилась я. - Я ж от страха умру...
Как индейцы на тропе войны, мы неслышно передвигались от дерева к дереву и общались знаками.
Под прикрытием дикого жасмина мы затаились и смогли рассмотреть опушку. Даже не опушку, пространство, расчищенное от леса. За прогалиной виднелся омут, черный, зловещий, неподвижный. У самой воды стоял шалаш. Рядом был разложен небольшой костер. Над ним на треноге висел котелок.
Из шалаша вышел Леший в спецодежде. Он постоял у воды, потянулся всем телом так, что захрустели суставы, повернул голову и посмотрел прямо на меня. Низкий лоб, близко посаженые глаза и срезанный подбородок - лицо человека с ярко выраженными умственными отклонениями.
Я перестала дышать, а душа очутилась в желудке и забилась там птицей.
Леший шлепнул комара на лбу и скрылся в шалаше. Я смогла выдохнуть и вернуть душу на место. Бледный Федор показал мне несколько жестов, которые в переводе означали: "Соколиный глаз и Верная нога осторожно отступают к своим вигвамам, стараясь не пуститься в паническое бегство".
На этот раз, не мудрствуя лукаво, мы быстрым наметом двинулись вдоль реки и вскоре вышли к валуну и поляне незабудок. Оказывается, мы сделали петлю и вернулись к исходной точке, омут находился выше по течению реки.
В лесу уже начало смеркаться, когда мы достигли водяной мельницы и остановились перевести дух. Дышали мы, как загнанные лошади. Доведись кому-нибудь увидеть нас, тот бы решил, что два путешественника только что совершили побег из логова кровожадных людоедов. Измазанные глиной, с паутиной в волосах, мокрые, исцарапанные, мы представляли собой жалкое зрелище. Федор умудрился где-то порвать рубашку, и клок ткани болтался на рукаве.
Не сговариваясь, мы повернули обратно в лес и под прикрытием деревьев пробрались к флигелю, а уж там короткими перебежками, воровато озираясь по сторонам, пробрались в дом.
- Лиза, - сказал Федор, вваливаясь вслед за мной в светелку. - Чует мое сердце, здесь творятся нехорошие дела. Монстр с ярко выраженным синдромом Дауна шастает по лесу и швыряется золотыми самородками. Мумии пропадают из-под носа, и контрольно-следовая полоса окружает поместье. Увольняйся-ка ты из компаньонок и первым же литерным уезжай домой. Всех денег не заработаешь. А с работой я тебе помогу - к знакомым ребятам в банк пристрою.
- Ты что, Федор, как же я брошу Эмму Францевну, Глашу и дядю Осипа?! Они мне как родные. А Гоша? Его же искать надо!
- Лизавета, ты ведешь себя, как упрямый ребенок. Какой из тебя защитник? Смех один. Не лезь в игры, которые не понимаешь!
- Вот и уезжай, если ты такой трус. Что ты тут все вынюхиваешь? Зачем весь дом перерыл? Почему за мной по пятам ходишь?
- Я-то уеду, а вот ты как здесь жить будешь? Лазать по деревьям, сидеть в ямах, прикидываться бедной Лизой?
Опасаясь длинных ушей Глаши, мы орали друг на друга шепотом. Я с трудом вытолкала Федора, оставив последнее слово, конечно, за собой. Не могла же я признаться, что меня здесь держит то же чувство, которое заставляет исследователей продираться через джунгли, погружаться в пучину океанов и лезть в жерло вулканов. Видимо, в меня попал микроб любопытства, и я заболела этой болезнью в тяжелой форме. Охота - пуще неволи!
Неволя, рабство, плен... Только испытав на собственной шкуре прелести кандалов, начинаешь по-настоящему ценить свободу. Сердце сжимается от гнева, и слезы бессилия набегают на глаза. Хвост болтается безвольным придатком, уши никнут в печали.
Но минуты уныния сменяются небывалым подъемом и бешеной жаждой жизни. Зубы, когти, мозги - все работает для достижения святой цели свободы.
Почему одно существо стремиться поработить другое? Зачем подвергает мучениям? Что является мотивом такого неадекватного поведения? Ответ банален: гордыня. Во имя гордыни совершаются величайшие ошибки и чудовищные преступления. Непомерное самомнение питает корни зла...
Глава 10
Я расчесывала мокрые волосы перед маленьким зеркалом в светелке и думала, что за несколько недель, проведенных в Трофимовке, я загорела, посвежела, исчезли тени под глазами, а волосы отрасли и прикрыли уши. Я познакомилась с интересными людьми, и жизнь моя приобрела аромат романтичной опасности, который заставлял быстрее биться сердца княжны Таракановой и Марины Мнишек... А почему Федор усомнился в том, что я Лиза? Он что-то подозревает? Или ляпнул сгоряча?.. Надо с Федором поосторожней...
- Лизавета Петровна! - постучала в дверь Глаша и прервала мои размышления. - Барыня зовут в зимний сад на ужин. Просят одеться поприличней.
Я вспомнила, что не ела с утра, и облачилась в вельветовые брючки и белую шелковую блузку в рекордные сроки. Интересно, кто к нам пожаловал на этот раз?
На полном ходу я влетела в оранжерею и застыла в растерянности.
Китайские фонарики подсвечивали пышную зелень растений. Круглый стол был накрыт на четыре персоны, его украшал серебряный канделябр на семь свечей. Около стола стояли трое: Эмма Францевна в изящном шелковом платье абрикосового цвета времен декаданса, с неизменным лорнетом в руке; Федор, умытый, в чистых джинсах и клетчатой рубашке; молодой мужчина в бежевых брюках и коричневом поло. Грива роскошных волос, высокий лоб, аристократический нос и глаза, от выражения которых девушки обычно впадают в безумное состояние. Не смотря на отсутствие д'Артаньяновской бородки и усов, я узнала в этом красавце того, кто был изображен на поляроидной фотографии. Живьем он был даже еще лучше. Мужчины как раз обменивались приветственным рукопожатием. - Лиза, узнала ли ты Владимира? - сказала Эмма Францевна, делая ударение на последнем слоге имени. - Помнишь, мы познакомились прошлой весной в Бадене?
Гость повернулся в мою сторону и удивленно приподнял одну бровь, но тут же завораживающе улыбнулся и шагнул ко мне.
- Лиза, ты безумно хороша, - тихо проговорил он, прикладываясь к моей руке, и заглядывая в глаза тем особенным взглядом, от которого начинается головокружение, сердечные перебои и мозговая беспомощность.
Голос отказал мне служить, поэтому я смогла только кивнуть головой и не упасть в обморок.
Процесс рассаживания вокруг стола и большая часть ужина ускользнули от моего сознания. Кажется, я ковыряла вилкой в тарелке, натянуто улыбалась и изо всех сил старалась не смотреть в его сторону.
Я очнулась оттого, что какой-то слонопотам топтал мою ногу под столом. Федор наступил на левую босоножку и бросал выразительные взгляды на мою чашку. Оказывается, я переложила в чай половину сахарницы и продолжала изводить продукт в ритмичной последовательности.