Как он мог не открыть, когда она вернула ему слова, которые когда-то глубоко ранили его?
— Ты решила снова соблазнить меня, жена моя?
Клэр счастливо улыбнулась ему в ответ, быстро поцеловав его в губы.
— Мне нравится, как ты теперь называешь меня.
Глаза ее, эти потрясающие огромные золотистые глаза сияли таким счастьем, что невозможно было спокойно смотреть в них. Его жена, его Клэр… Которая подарила ему самое чарующее наслаждение в ее жизни, когда всё это было почти невозможно для него. Подняв отяжелевшую руку, Эрик погладил ее по румяной щеке, все еще лежа на ней, всё еще находясь в ней. Боже, она была слишком большим искушением, чтобы отпустить ее сейчас! Он был уверен, что до конца жизни не перестанет желать ее.
— Жена моя, — шепнул он, потянувшись к ней, и сам поцеловал ее улыбающиеся, невероятно сладкие губы.
— А ты — мой муж, — торжественно заявила она с блеском в глазах. — Только мой.
Он улыбнулся ей в ответ.
— Только твой.
Обняв ее за талию, Эрик перекатился на спину и увлёк жену за собой так, что мягко устроил ее в своих объятиях и положил златовласую голову к себе на плечо. А потом вздохнул. Глубоко, очень глубоко, и, закрыв глаза, Эрик, наконец, позволил своему сердцу биться спокойнее, так, как оно прежде никогда не билось. Так, как не забилось бы, если бы не Клэр… Если бы не ее любовь, которая оказалась мудрее и сильнее его.
— Знаешь, о чем я подумала, едва увидела тебя тогда на музыкальном вечере моего дяди, когда ты только пришёл?
Ласковый голос Клэр вывел его из задумчивости. Опустив голову, Эрик посмотрел на нее.
— О чем, жена моя?
Она тоже подняла к нему свое лицо. И улыбнулась. Без тени печали или боли. Почти так же, как тогда на прогулке в Гайд-парке. За исключением того, что теперь глаза ее сверкали от самого настоящего счастья, которое сумел подарить ей он. Надо же, его заветная мечта исполнилась: теперь он знал, как сделать ее счастливой.
— Мне действительно нравится, как ты называешь меня.
Убрав прядь золотистых волос за ухо, он коснулся пальцем ее носика.
— Тогда я буду называть тебя так до конца жизни.
— И это мне нравится.
Эрик не смог не улыбнуться ей в ответ.
— Так о чем ты подумала, когда увидела меня?
— Я… — Ее щеки вдруг порозовели, и она опустила свой взор на его грудь. — Я подумала, а не подбил ли ты свой сюртук ватой, чтобы казаться… сильным.
Не ожидая услышать ничего подобного, Эрик вдруг обнаружил, что довольно улыбается, будто бы заново открывая для себя их общее прошлое.
— Ты действительно так подумала?
Она тут же кивнула.
— Да.
— Удивительно, я думал, ты не заметишь меня и не запомнишь…
— Не запомню? — Легкое возмущение сквозило в глубинах золотистых глаза. — Как можно было не запомнить человека, который не знал, кто такой Бетховен!
Глаза его сверкали, Эрик не переставал улыбаться, но его вопрос был полон другого смысла.
— Правда ты запомнила меня?
Он действительно выглядел удивленным, будто не ожидал, что может производить на нее такое неизгладимое впечатление. Это ранило, потому что было очевидно, что сомнения прошлого не до конца отпустили его. Клэр хотела бы развеять все до единого и сгладить каждую недосказанность. Она непременно должна придумать, как это сделать, а пока… Ей было ужасно приятно прижиматься к его теплому, сильному телу, но даже это не помешало ей притворно нахмуриться и упереть в него свой грозный взгляд.
— А ты думаешь, я с каждым своим кавалером тут же иду танцевать, едва знакомясь? И что на прогулку бегу, очертя голову, когда он на следующее же утро приглашает меня пойти с ним в Гайд-парк? Или что еще хуже, позволяю видеть, как уплетаю пирожные с заварным кремом и глазурью?
Эрик был поражен в самое сердце, потому что оказывается и он не до конца хорошо знал ее. Коснувшись ее лица, он мягко погладил по румяной щеке, впитывая в себя волшебство ее признания.
— Знаешь, почему я тогда пригласил тебя на танец?
— Почему? — жадно спросила она, ловя каждое его слово.
— Я хотел убедиться, что ты не видение, и что такое же счастье обнимать тебя, как тогда, когда в комнате моего отца ты упала на меня. Хотел убедиться, что я всё еще могу чувствовать. Чувствовать тебя.
Да, теперь она знала, что для него значили прикосновения. Ее прикосновения. Опустив голову ему на плечо, она закрыла глаза, вдохнув до боли любимый запах.
Невероятно, еще вчера она полагала, что жизнь кончена, еще вчера она с содроганием ложилась в кровать, думая о том, что у нее не хватит сил проснуться утром, а сегодня, сейчас ее обнимал тот, кого она навеки считала потерянным для себя.