— Потому что мне пришлось бы сделать ответный рисунок листочка клевера на своей руке.
Глухо рассмеявшись, Эрик опустил голову и, когда, найдя ее губы, прильнул к ней, ему не составило труда с такой же медлительностью скользнуть в нее. Клэр издала протяжный стон и крепче обняла его, сжав своими бедрами его бедра. Оглушительная волна удовольствия охватило его так, что из горла вырвался хриплый стон.
— Боже! — прошептал он, прижавшись щекой к ее щеке, и замер в ней, не предпринимая никаких попыток двигаться. Эрик боялся, что если она пошевелиться, это непременно убьет его. — Не шевелись.
— П-почему? — дрожащим шепотом промолвила Клэр, зажмурив глаза от пронзительного чувства наполненности и единения с ним.
— Если ты это сделаешь, у меня остановится сердце.
Как бы ни было удивительно лежать вот так с ним, было просто невозможно терпеть нарастающее напряжение оттого, что он все же не двигается.
— Рано или поздно кому-то из нас придется пошевелиться.
Простыня скользнула по его спине, усиливая возбуждение так, что напряглись мышцы. Эрик задрожал, а потом понял, что попытка продлить чарующее мгновение действительно может стоить ему жизни. Он пока не был готов к подобным экспериментам. Возможно позже, лет через пятьдесят, когда страсть будет не так сильно туманить сознание… Но он тут же покачал головой, уверенный, что так будет всегда. А потом стал медленно двигаться в ней, ловя губами каждый ее вдох, каждый стон, который наполнял его еще большим жаром, еще большим огнем.
Клэр качалась с ним на волнах почти непереносимого удовольствия, уверенная, что на этот раз огонь поглотит ее полностью. Каждый его толчок, каждое едва уловимое движение заставляло ее задыхаться и захлебываться в море пронзительного наслаждения, от которого трепетала каждая клеточка ее тела. Такого дивного ощущения предельной наполненности и чарующего блаженства никогда в жизни она не переживала. И знала, что такое в его объятиях она могла познать всю глубину мирского счастья. Только он мог одним своим взглядом заставить ее сердце замереть или лопнуть от стремительного бега.
— Я никогда не перестану любить тебя, — молвила она, обнимая его еще крепче, когда напряжение, сковавшее ее, стало просто невыносимым. Она закрыла глаза, а потом с очередным его стремительным проникновением почувствовала, как из самых недр ее существа взметается буря удовольствия, опаляя ее всю таким пронзительным светом, что она чуть было не ослепла. — Эрик!
Приникнув к ее губам, Эрик сотрясался вместе с ней, такой удивительный и уязвимый одновременно. Почти те же самые волны омывали его тело, заставляя испытывать тот же дивно-чарующий, почти удушающий восторг, который действительно чуть не убил его. Когда все стихло, он осторожно уложил ее на подушки и опустил голову ей на плечо, позволяя ей обнимать себя до тех пор, пока их сердца не успокоились.
Ранние яркие лучи солнца пробрались в комнату, освещая пушистый обюссонский ковер, но не доходили до большой кровати, где лежали супруги, будто не осмеливались потревожить их. Взглянув в окно, Клэр впервые в жизни ощутила безграничную прелесть пробудившегося утра. Новый день ее новой жизни, который она не променяла бы ни на какие сокровища мира. Лениво поглаживая мягкие волосы Эрика, она посмотрела на него и тихо попросила:
— Приходи после завтрака в часовню.
Нахмурившись, Эрик с трудом поднял голову. Он не хотел шевелиться, хотел лежать вот так и обнимать ее до конца жизни, но ее слова удивили ее.
— В часовню?
— Да, часовня, которая в миле отсюда.
Он покачал головой.
— Зачем?
Ее нежная улыбка, появившаяся на покрасневших от долгих поцелуев губах, могла заставить его отправиться даже на край света.
— Я хочу тебе кое-что показать.
Удивленный еще больше, Эрик всё же признал, что не сможет не выполнить ее просьбу.
— А это не может подождать?
Она коснулась пальцем его носа и покачала головой.
— Уже нет.
Был уже полдень, когда, прогуливаясь по любимым местам, Эрик всё же приблизился к высоким дверям небольшой деревянной часовни. Солнце светило так ярко, что порой даже ослепляло. Эрик чувствовал себя еще более уставшим, когда теплые лучи солнца разморили его настолько, что он снова мечтал оказаться в постели. Вместе со своей очаровательной женой. Но она просила его прийти сюда, сама исчезнув сразу же, как только поднялась с кровати. Он же лежал на матрасе, закинув руки за голову, и с улыбкой наблюдал, как его покрасневшая от смущения жена, кутаясь в длинной простыне, которая еще больше подчеркивала соблазнительные изгибы ее стройного тела, уходит в гардеробную, чтобы одеться.