Потребность дотронуться до нее, чтобы убедиться, что она настоящая, что не выдумка его жизни, была столь сильна, что Эрик не смог устоять. Еще и потому, что хотел убедиться, что может касаться ее. До сих пор может. Сумеет сделать то, что не смог бы сделать с кем-либо другим.
И снова она так странно смотрела на него, будто не понимала, кто стоит перед ней. Выглядела слегка растерянной и сбитой с толку. Но глаза… Клэр смотрела на него так, будто пыталась по-настоящему увидеть его. Будто хотела что-то увидеть.
Она не должна была смотреть на него так.
Ведь он разрушил ее жизнь. Она должна была ненавидеть его. Эрик был уверен, что она ненавидит его. Ненавидит так, как делала это, стоя в спальне его городского дома и заявляя, будто он только силой может чего-то добиться.
Разве такого он хотел? Разве хотел, чтобы все обернулось кошмаром?
Покачав головой, Эрик спрыгнул со своего коня и, оказавшись у кареты, распахнул дверь, вошёл внутрь, и карета снова тронулась в путь. Обернувшись, он тут же увидел застывшую, почти съежившуюся Клэр на противоположном сиденье, которая удивленно смотрела на него.
— Вы звали меня?
Она смотрела на него так, будто не ожидала, что он на самом деле придет.
И это внезапно рассердило его. Он не спал всю ночь, у него было скверно на душе. У него болело все тело, болело всё, что только может болеть. Эрик собирался ускакать еще дальше от кареты, чтобы только не столкнуться с ней. Чтобы позаботиться об их следующей остановке. Ночное столкновение с Клэр так сильно подействовала на него, что Эрик боялся новой встречи. Его страшила мысль о том, что при свете дня, когда все недосказанности и сомнения отпадут, он на самом деле увидит в ее глазах презрение, ничем не прикрытую ненависть за всё то, что сделал с ней.
Он знал совершенно точно, что не вынесет ее ненависти, хотя полностью заслужил этого. Но к своему полному ужасу Эрик даже при свете дня никакого презрения не обнаружил в глубинах темно-золотистых глазах.
Ее взгляд был полон негодования, будто она не могла что-то понять. С ней что-то было не так. Она выглядела взволнованной. Это обеспокоило его настолько, что Эрик подался вперед.
— Клэр? Что такое? — спросил он уже более мягко.
Она вздрогнула, выпрямилась на месте и опустила голову. Эрик заметил, как она теребит в руке края красивой кашемировой шали, которую накинула на плечи. На ней было всё то же вчерашнее тёмно-лимонное платье, в котором она казалась такой юной, такой невинной и ранимой, что у него сжалось сердце. Блестящие золотистые волосы были собраны и уложены на макушке, оголив изумительную линию шеи и плеч. Она дышала тяжело, так что было заметно, как округлая грудь медленно поднимается и спадает. Клэр выглядела столь захватывающе, что невозможно было оторвать взгляд от нее. Еще и потому, что до него донесся сладкий запах ее духов. Ландыши! Боже, она всегда пахла ландышами так, что у него начинало туманиться в голове!
— Что-то случилось? — спросил он осевшим голосом, чувствуя бешеные удары своего сердца. Боже, он так давно не касался ее! Так давно не ощущал ее тепла, не ощущал ничего хорошего!
Клэр неожиданно подняла голову и заглянула ему прямо в глаза.
— Вы знали, что на завтрак я люблю яйца пашот, жареный бекон и пью теплый шоколад с клубничным джемом? Клубничный джем я люблю больше всего на свете. Вы знали об этом?
Господи, она заметила! Эрик был поражен. Она не заметила самого главного в день свадьбы, а эта мелочь не ускользнула от нее. Но, черт побери, она ведь была его женой. И предугадывать ее желания было его долгом. Чего еще она ожидала от него? Что он совсем позабудет о ней и спокойно довезет до Эдинбурга? В последнее время она выглядела такой несчастной, будто жизнь безвозвратно покидала ее, поэтому ему захотелось хоть как-то порадовать ее.
И уже не думал, что она когда-нибудь обратит внимание на его поступки.
И все же она заметила.
Это почему-то отдалось в груди глухой болью. Не такой невыносимой, но эта боль не сводила с ума. Не терзала, как прежде.
Откинувшись на спинку сиденья, Эрик внимательно смотрел на нее, не представляя, какого ответ она ждёт.
Он вспомнил день прогулки по Гайд-парку. То, с каким радушием и легкостью она общалась с ним. С какой головокружительной щедростью и теплотой делилась с ним своими воспоминаниями, своими мечтами, несбывшимися надеждами. Было в этом столько сокровенного смысла, нечто столь бесценное, что он ни на что не променял бы ни одно мгновения того дня.
Но сейчас, глядя ей в глаза, Эрик вдруг с горечью осознал, что она никогда больше не посмотрит на него так, как смотрела в тот день. Открыто и искренне, с какой-то пугающей доверчивостью, когда пожелала рассказать ему о газете, в которой увидела Бетховена с букетом ландышей.