Мы стали грабить наших клиентов. Ненависть к ним долго во мне копилась. Еще с Саратова, еще с «Виолы» и того времени, когда я развозил бригаду с Олесей и Василисой по вызовам. Еще с того времени, как я привез на «крышу» Катю Павлову, а кодла с Хомяком во главе над ней издевалась. И я ничего не мог сделать. Ничего! И никуда это не уходит, это чувство собственной беспомощности, оно никуда не девается, а варится в груди, как в неком перегонном кубе, претворяясь в ненависть. Оно, как зверь в клетке, только ждет момента, когда можно будет вырваться на свободу.
Дождалось.
Мы жили в Москве целый год, когда я совершил первое спланированное и заранее предусмотренное ограбление клиента. Нина Ароновна, конечно, была в курсе, более того, наводка была проведена через нее. Нина Ароновна в обязательном порядке установила для девочек правило: осматривать квартиру на предмет, есть ли деньги и хранятся ли дома ценности, ну и все такое. Девочки, конечно, не знали, для чего все это, но догадывались определенно. Первый клиент наклюнулся следующим образом: одна из девочек, Мила по прозвищу Харим-Паровозом, прославившаяся тем, что без труда могла пропустить через себя десяток мужиков, попала к одному богатому арабу, который при ней высказал желание пообщаться не только с девочкой, но и с мальчиком по вызову. Мила это запомнила, капнула Ароновне, та маякнула мне. На квартиру к арабу поехала необычная эскорт-бригада: сутер Фил не светился и не поехал, за сутера выступал Юлик Откуда мы, араб не имел ни малейшего представления. Юлик важно заявил, что к нам поступила информация о желании уважаемого господина развлечься. Остальные трое — то есть я, Виталик и Алексей — составляли «конкурс красоты», то есть возможность выбора.
Араб выбрал всех троих. Зря он это. Араб попался мерзкий и наглый, он выдвинул чудовищные, извращенные требования, так что мы с легким сердцем завалили его. Я знаю особые удары, отбивающие память, но отнюдь не смертельные. Вот таким ударом я его и попотчевал, после чего мы обчистили квартиру. Виталик суетился и мерзко хихикал, и мне почему-то стало противно, когда я вспомнил, как он кипешился у трупа того ублюдочного прокурора. А теперь грабил ни в чем не повинного араба.
Впрочем, вспомнила баба, как девкой была…
Стоимость похищенного у араба была весьма значительна. Нужно было сбыть ценности, и для этого Нина Ароновна свела меня с Лечо Шароевым.
Она знала, что делала. Она рассудила: мы не можем работать без прикрытия и поддержки, потому нам нужна «крыша».
Собственная «крыша» Нины Ароновны, славянская братва, на такое не подписалась бы. У русских братков с понятиями насчет ориентации и рода занятий строго. Голубая масть им не катит. Потому мы прислонились к менее разборчивым на этот счет чеченцам. Я не хотел встречаться с этим Лечо Шароевым, я понял, что если я свяжусь с ним, то коготок увяз — всей птичке пропасть. Но Ароновна давила не даром. Она-то, сука, хорошо знала, что делает. Она даже позволила себе угрожать, намекая слить нас в прокуратуру. Это было первым звоночком: я понял, что именно этот договор с Шароевым нас рано или поздно угробит.
И оказался прав.
На встречу с ним я пошел с тяжелым сердцем. Один, так настояла Нина Ароновна. Я не знал, что скажет мне этот Шаро-ев, но то, что ничего хорошего я от него не услышу, было точно. Ничего… Это же была моя идея: наказывать клиентов. Вот и получите, гражданин Светлов.
Кавказец оказался маленьким, худым и небритым. Полуприкрытые, опухшие веки усиливали выражение надменности на носатом лице. Я слыхал, что под этим Шароевым работают чудовищные отморозки, не брезгующие никакими способами добычи денег. Пестрая, разномастная, многонациональная банда. Я понимал, что, связавшись с ним, я поставлю на себе клеймо беспредельщика. Но я выдохнул и решил — значит, так. Такая жизнь, как фальшиво гнусил Виталик
Шароев сказал:
— Я дам тэбе две машины и оружие. ТГ, хорошие стволы. Два. Патроны есть. Говорили, нэ любищ потрэбителей? — Не ожидал от него таких рассуждений. — Я тоже не люблю. Нужно распределять, вот ты этим и займещса.