Хомяк открыл было рот, но Катю словно прорвало:
— Только не надо вот песен из репертуара Высоцкого: мол, «ты, Зин, на грубость нарываисси, все, Зин, обидеть норовишь!..»
Хомяк с выражением ангельского терпения на жирном, щекастом лице сложил руки лодочкой на толстом животе и угрюмо выговорил:
— Злая ты, Катерина, однако. Что ты мне вписываешь старое-то? Знаешь пословицу: кто старое помянет — тому глаз вон…
— А кто старое забудет, тому — оба! — перебила Катя и яростно на меня глазами сверкнула, как будто Хомяк — я, а не пузатое желе в кресле напротив. — Это ты, Игорь, любил говорить, я помню. Хорошая пословица. Ты, помнится, эту пословицу приводил, когда твой «бык» Гриша размозжил голову Сте-панцову бейсбольной битой. Ладно! — оборвала она сама себя. — Можешь считать, что я напилась и безобразничала. А теперь вот протрезвела. Давай выпьем, Игорь. А кстати, как поживает Гриша?
— А Гришу убили давно еще, — вяло сказал Хомяк. — Многих наших положили. Жизнь — она жестокая была. Это только сейчас что-то устаканиваться начало, а тогда беспредел шарил по стране. С волками жить — по-волчьи выть.
Говоря это, он раздевался. Потом притянул к своим коленям Катю и сказал.
— Ладно, выпили, вспомнили. А теперь и поработать тебе пора, Катюха, как в старые добрые времена. Давай минетиком пройдемся для начала. И платье того… сними свое платье давай.
И он начал буквально сдирать с нее одежду. Катя пискнула, дескать, платье уйму денег стоит, но Хомяк только пыхтел и бормотал: «Сам сломал — сам починю, бля!» — и все такое.
Катя начала ему минет делать, он побагровел, как помидор, выкатил брюхо так, что Катьке чуть по затылку не прислало мясами его разухабившимися. Глаза Хомяк выпучил, как по уставу, на меня смотрит. Я тяпнул напитка-тезки — рома — и сказал:
— Ну че, Хомяк, покувыркаемся?
— Сначала с Грибом, — прохрипел он.
— Гриб — это я, — сказал охранник, расстегивая штаны. — Подкатывай сюда… Ета… тово… Валентиныча раскочегарить надо, шобы он тово… поглазеть.
— А, по вуайеризму прокатывается, — откликнулся я. — Понятно. Может, «троечку» сообразить, а, Хомяк? У тебя, наверно, стоит плохо, а «троечка» — она очень хорошо помогает для стояка. Более целомудренный вариант — пара на пару, но у нас второй женщины нет, поэтому «троечка» в самый раз будет.
У Хомяка, кажется, что-то уже заработало. По крайней мере, амплитуда Катиных возвратно-поступательных движений, которыми она полировала хомяковскую шнягу, увеличилась. Он ожесточенно чесал брюхо. Наверно, это навевает ему возбуждение особой пикантности. Выговорил, вцепившись Кате пятерней в ВОЛОСЫ:
— А что такое «троечка»?
— Ее любят предлагать своим клиентам итальянские и испанские сутенеры, — сказал я, критически осматривая раздевшегося уже Гриба, — это когда два плюс один или один плюс два. Арифметику в школе учил? Так вот: две женщины плюс мужчина или, двое мужчин плюс женщина, и все это в особой конфигурации — это и есть «троечка».
Гриб выкатил нижнюю челюсть и вдруг с силой ударил меня по лицу. Теплое разлилось в нижней челюсти, во рту появился солоноватый привкус, но мне не было больно, напротив — снедало меня какое-то веселое, искрящееся бешенство. Словно покрутили бутылку шампанского, встряхнули хорошо, но не открыли еще, а только собираются, предполагая, что вспениться может неслабо. Я отскочил к стене, придержался за нее руками и засмеялся. Гриб ударил меня еще раз, но уже несильно, проворчал:
— Разбазарился, дронт! Ты ж не человек, а жопа с ручкой! Баба с яйцами, да, так что не базарь тут больно. Игорь Валенти-ныч, значит, тово… распускает вас, слишком много… э-э-э… — Словарного запаса ему явно не хватало. Я смахнул с лица кровь и засмеялся:
— Значит, еще и элементы садомазо. Учтем.
— Ты, Рома, не пизди слишком, — безо всякого выражения в голосе сказал Хомяк, прикрывая глаза, — если я с тобой почеловечески, так это еще не значит, что можно выдрючиваться как настоящий. Что это за «троечка», про которую ты, значит, говорил?
Не стояло у него упорно. Сначала что-то было торкнулось, а потом снова опало. Катя подняла белое, равнодушное лицо с яркими губами и сказала деревянно:
— Мертво, Игорь.
— Ну ладно, — сказал я, — сейчас зарядим маленький вуай-ер. Если у него и от этого не встанет, тогда херовато совсем.