Громкоголосый заговорил несколько тише, чем до того, но все равно орал и пучил глаза:
— Херррня вышла, сволочи! Телку закоротили. Но это вовсе не повод трепать погаными языками, понятно? Особенно это тебя, сутер, касается! Висел себе — и виси! А то, бля, спасателя из себя строишь… Чип и Дейл, ебанырррот! И вы, проститутки! — Он свирепо зыркнул на дрожащих девчонок, Свету и ту, черненькую. — Чтобы молчать, как жопа в запоре! Чуть что бякнете своим блядским помелом, на консервы переработаем!
Я прекрасно знал две первые заповеди эскорт-работника:
1) клиент всегда прав; 2) если клиент не прав, смотри пункт первый. Но тут мне стало все равно. Если убьет меня, значит, так надо. Нельзя позволять этой сволочи растирать тебя, как туберкулезный плевок! Пусть они думают, что мы нелюди, что продаемся за деньги, но мы не корм для рыб, нет!!
И я все это ему сказал. В лицо.
— Че ты мне тут шароебишься, плесень?! — рявкнул он, а потом вскинул на меня пистолет и нажал курок. Забыл, верно, что всю обойму уже разрядил в бассейн. Чуть ли не половину пуль причем — в девочку из нашего досугового.
Вот тут из шезлонгов оба господина повылезали. «Генерала» за плечи, в сторону, мне:
— Я думаю, мы уладим. Ты можешь быть свободен. Девок привезут. С «мокрой» непонятной не шарься. Неаккуратно вышло, но такая ваша профессия. Мало ли что произошло, да и может еще произойти. Как на линии фронта, только с той разницей, что в вашем случае противник всегда прав. И соответственно — в выигрыше. Так, молодой человек?
Это «молодой человек» прозвучало куда уничижительнее, чем предыдущие «плесень», «козел», «вошь» и прочие словечки из школьного курса биологии. И тут меня накрыло: да ведь этот громкоголосый был так, просто забавной прелюдией, самое страшное начнется только сейчас, когда задвигались и заговорили два вот этих серых человека с равнодушными лицами. Им совершенно все равно, что произошло с Женькой. Такая у нас профессия, по их понятиям. И совершенно не исключено, что они всех девочек своим рыбинам скормят, а потом пропишут все это как несчастный случай. А что, если прокуратура, быть может, под их бубенчик пляшет, особенно если в прокуратуре такие, как тот, с Катькиным уголовным делом, работают. Страшно мне стало. Жутко. Ведь почти всех прежних клиентов я воспринимал как если не равных, то по крайней мере как людей, которым я мог ответить, которых я мог даже ударить! Да даже убить, как все того же прокуроришку или же Хомяка с Грибом! А этих — нет. Даже слова для них не выбрать из липкой паутины страха. Громкоголосого я мог бы ударить, выматерить. А поднять руку на этих двоих — нет. Это абсурд, это все равно что какой-нибудь варвар покусился бы на своего дикого, варварского бога!
— Иди, — услышал я.
Я не мог стронуться с места. Я не мог, нет — ведь я оставлял им мертвую Женьку, я оставлял им черненькую и с ней Свету, а там, чуть поодаль, на плоту в бассейне с акулами — Катя, Катя! Что с ними будет? Ведь даже того, громкоголосого «генерала», эти двое воспринимают как забаву, как медведя у цыган. Что будет с девочками?..
Я стоял как истукан.
— Кажется, он с трудом воспринимает русский язык, Александр Ильич, — услышал. — Вызовите охрану. С ними ему изъясняться доступнее.
— Вот это правильно. Не знаю, зачем вообще его оставили. Хотя забавный он — в бассейн нырнул. Выламывается, геройствует. Как в фильме «Десперадо», который нам в Лос-Анджеле-се Родригес презентовал. Там такой же смешной акробат играет, как его… Бандерас. Он моей дочери, кстати, нравится. Она говорит: папа, а ты можешь мне его выписать в Лондон?
Двое беседовали, не обращая на меня ни малейшего внимания. Вошла охрана.
— Александр Ильич!
Полуседые брови вспрыгнули шалашиком:
— ??
— Там к вам просятся.
— Нас нет, я же предупредил.
— Там к вам генерал из ментовки. С какой-то женщиной.
Брови просели:
— Генерал? Ш… да ну позови его, что ли. Не сюда, в холл позови.
Обо мне они забыли. Я в их понимании был чем-то вроде червяка. Мысль о том, что я, быть может, доведен до отчаяния, что физически я гораздо сильнее их обоих, вместе взятых, а если еще и выдерну острогу из тела мертвой акулы, плавающей кверху брюхом у бортика… нет, это им и в голову не приходило. И правильно. Не мог я этого сделать, не мог. Не смог бы, наверно, даже если бы от этого зависела жизнь Алки. Моей матери то есть.