Но я не о маскировке... я о патовой ситуации: вытащить нас не могут – заразы боятся и правильно делают, уверена: кто сюда с челноком придёт, тот здесь с челноком и останется. Впрочем, если без челнока спуститься, эффект будет тот же...
...Но и улететь они не могут – мы-то вот они! А главная корабельная программа не знает причин, по которым своих можно бросить на произвол судьбы.
И о паразитах, которые пластиками питаются, ей тоже ничего неизвестно.
Такие, вот, дела.
Только умные они там, на катере. Пока мы с Битоком эти два месяца ситуацию для себя уясняли, лечились, язык учили да раскладом проникались, кто тут старший и кому в пояс кланяться, сообразили они, как разрулить свою проблему. И хотят они, чтобы мы им зеркало сделали. И будут они это зеркало вручную освещать лазером, вне инфосетей корабельного компьютера. Зеркало – сверкает, комп эти «зайчики» принимает за наши сообщения. А что ему? Легитимная авторизация: имена, пароли. Экипаж от нашего имени сообщает компу о желании десанта остаться на неопределённый срок на поверхности... и улетает. А что? По-моему, классно придумано. Уж я бы точно до такого не додумалась…
– Командир, – о! Моя команда от меня чего-то хочет, – глянь, что у меня с руками, командир.
Мама дорогая!!!
– И на ногах, лейтенант, что делать?!
Только этого не хватало! Биток, бедолага, и без этого на чёрта был похож, а с такими украшениями...
Так. И где же мне теперь этого хрена искать?
Ага. Идёт. Сам. Сюда. Лыбится.
– Уважаемый Корнелиус, – я слышу, как дрожит мой голос, и ненависть делает язык неповоротливым, деревянным. Драть! Глотку! Зубами! Чёрт! Как некстати огнемёт расколбасило...
– Вы совершили ошибку, достойный. Мой брат и помощник Биток не может такими руками работать. И ногами ходить. А без его помощи...
– Ошибки никакой нет, уважаемая смерта, – елейным голоском подхватывает Корнелиус. – Таким чудесным ногам теперь не нужна обувь. И заметьте: эту услугу я оказал вам совершенно бесплатно. А что касается рук, то я вашему «брату» спас жизнь. Теперь, когда он не сможет сжимать кулаки, благость и разумие...
– Но работа...
– А что с ней такое? – хмурится Корнелиус. Оборачивается. Грозно смотрит на копошащийся люд. – Поверхность кислотой зачистили, водой промыли, серебрящий раствор с восстановителем уже смешали, сейчас зальём и будем трусить...
«Чтоб тебя всю жизнь трусило, зараза, – думаю. – Ну, погоди!» Вытираю пот со лба и говорю:
– Есть ещё одна просьба, достойный Корнелиус. Не покажется ли вам возможным передать остаток смеси мне? Мы с братом хотели бы заняться отзеркаливанием поверхностей. Это даст нам надежду на пищу и кров…
– Смесь тебе не понадобится, уважаемая. – Ну и глаза у него, – точно две гадюки! – Если до вечера дьявол с неба не уйдёт, то пищу и кров вы с братом получите в самом глубоком узилище моей цитадели. Без всякой надежды оттуда когда-нибудь выйти. Жизнь у вас будет долгой, но не скучной, насыщенной самыми разными развлечениями. Потому что, глядя на твою задницу, смерта, у меня возникают необычные фантазии. А что может быть хуже нереализованной мечты?
Повернулся и ушёл.
«Это он мои мысли читает? – думаю. – Скотина!»
– Скотина! – с чувством говорит Биток, и спрашивает. – Как думаешь, с этим можно что-то сделать?
Я смотрю на его ладони, густо поросшие высоким плотным мехом, и вижу, что на ноги его смотреть проще: с высоты роста даже не разобрать, – то ли сапожки, то ли носки такие плотные. Гетры там... Сволочь!
– Может, брить? – говорю и сама понимаю, что порю чушь.
– Как же брить, если я нож теперь в руку взять не могу? – бурчит Биток.
Вот ведь скотство какое! Задница ему моя приглянулась! Ладно, будет ему задница. Хоть повеселимся напоследок. Потешимся. Вот только Битоку и в самом деле влетело. По самые помидоры...
– Не бери в голову, солдат, – пытаюсь говорить бодро, а самой выть хочется: ну что же ему так не везёт?
И плевать, что «солдат» этот старше меня на десять лет. И опыт у него не только по десанту, но и по жизни на голову выше моего. Друг он мне. Настоящий и единственный.
– Мы так просто отсюда не уйдём, Биток! – говорю. – Дверью хлопнем так, что аборигены ещё долго чухатся будут. Я тебе обещаю.