Подождит и перестанет
В первый понедельник октября мы отпросились с последних уроков. Поедем в областную больницу к Машке. Её прооперировали. С заплатами на сердце она должна прожить долго-долго. В автобусе тесно, еле пристроили гигантскую сумку, которую Алёнка оберегала пуще, чем мать младенца. Подруга вчера вернулась из деревни, и мы решили побаловать Машку свежими продуктами. Алёнка хмурилась и кусала губы. "Волнуется", - подумала я. Сама тоже волновалась. Шутка ли: пять часов на искусственном кровообращении. Папа каждый день звонил врачу и узнавал новости: вышла из наркоза, сняли швы, разрешили встать. Полтора месяца девочка одна в больнице в чужом городе. А сегодня она к нам выйдет.
В красивом холле Алёнка не выдержала:
- Передадите сумку санитарке. Тяжёлая. Скажете, чтобы варенец в холодильник поставила. Творогу и сметаны там на всю палату. Я на улице подожду.
Не успели ничего сказать, как подруга выбежала.
- Психованная, - заключил Стас.
Но по братишкиному носу и ушам угадывалось волнение. Они всегда краснеют. Тоже переживает Стасик, хоть и бодрится.
Распахнулись створки двери, и медленно вышли две низенькие старушки. Одна была в синей пижаме с какой-то сеточкой на голове, другая - в длиннющем выцветшем халате. Коротко стриженные волосы торчали во все стороны.
- Машуня ... - прошептал Стас. Всегда розовощёкий брат сравнялся лицом с бледно-салатовым покрытием стен.
Где Машка-то? Я осмотрелась.
Батюшки ... Воробей мой. Стойкий оловянный солдатик. Подружка ...
Что-то сильно закололо слева, а в носу запузырилось.
Мы со Стасом бросились к девочке и столкнулись сначала плечами, а потом и лбами.
Санитарка заслонила Машку рукой и проворчала: "Поосторожнее. Пятнадцать минут на все разговоры. Не больше".
Стас разулыбался, как негр в рекламе зубной пасты:
- Какие строгие правила в больнице! А как вас зовут?
- Ну, Валентина Ивановна. Пятнадцать минут. Распоряжение врача.
- Конечно, только пятнадцать минут. Вот, позвольте, это вам за заботу о больных. "Рафаэлло". Хотя, наверное, никакая благодарность не возместит нервного напряжения.
Я вытаращилась на брата. Он, как фокусник, извлёк из-под плаща коробку конфет, умудрился всучить злющей санитарке и за минуту достиг её полного расположения. Надзирательница благосклонно улыбнулась и уплыла за дверь.
Мы рассматривали подружку. Щёки, конечно, сероватые и под глазами круги. Но губы уже розовые. И без того худосочная девочка истаяла, как льдинка на солнце. Зато дыхание ровное, нешумное.
- Болит? - брат кивнул на складки халата.
- Чему болеть-то? - хрипловато пробасила Машка так энергично и громко, что мы отшатнулись.
Ожидали слабого шёпота, стонов. Операция на сердце всё-таки. Но и без того мальчишеский голос девочки обрёл полноту и зазвучал, как боевая труба.
А серые глаза так и перебегали от моих к Стасиковым.
- Машунь, тут тебе от Алёнки молочные продукты, мёд, от нас фрукты всякие. Много, на всю палату, - заторопился брат.- Мама курицу сварила.
- Да здесь нас за поросят на откорме держат. Обжираемся. Ничего не охота.
Девочка дёрнула бровкой и снова уставилась нам в глаза.
- Дома всё хорошо ... - начала я.
- Кристина? Малышка моя как? Кто с ней сидит? - подруга заметно заволновалась.
Я заученно произнесла заранее обговоренную с родителями речь:
- Тётя Аня взяла отпуск. Братья по очереди с Криськой сидят. Картошку выкопали, огород убрали.
- Колька приезжал, то же самое говорил. Племяшка моя Регина уже головёнку держит, - похвасталась Машка. - Вот только в деревню ему съездить некогда было. Повидал Светку с ребёнком и снова умчался. На квартиру зарабатывает.
- Всё хорошо, - заверил Стас.
Машуня так и впилась взглядом в брата. Известный приём: врать Стас любит, но на допросах бы не продержался и минуты. Сразу бы залился свёкольным румянцем. Но сейчас радостно выдержал испытание.
Мы трещали без умолку, а Машка хихикала. А ровно через пятнадцать минут дверь распахнулась, и санитарка потянула подругу в отделение. Не помогли "Рафаэлло".
- Кирпичей наложили, что ли? - сердито спросила она, с трудом подняв сумку. - Жирное нельзя, сладкое нельзя ...
- Там всё исключительно полезное, - заверил Стас.
- Посмотрим, - буркнула санитарка и закрыла дверь.
Алёнка нахохлилась на скамье. Заплаканная. Мы уселись рядом.
- Не понимаю некоторых людей, - завёлся Стас. - Будем переживать, слёзы лить. Сидеть в одиночестве и ждать чего-то. Нет чтобы поговорить, в глаза посмотреть.
- Иногда в глаза посмотреть невозможно. Нет сил ... - пробормотала подруга.
- Сил у неё нет, - распалился брат. - Машку всем жалко. А ты о своих силах ... чувствительная наша. Подумала, каково Машуне одной здесь лежать? И кто выдумал, что с мобильниками в кардиохирургию нельзя?
- Стас, врач запретил. Всем можно, а Машке нельзя. Ты ж её семейство знаешь. Расстроят, и всё лечение насмарку, - повторила я папино объяснение. - Есть такая болезнь от чрезмерной ответственности. Человеку кажется, что без него произойдёт что-то ужасное. Вроде болезненная привязанность. Это опасно для Машкиного сердца.