— Что там случилось? — я повернулся к Тарасику. Он молча протянул мне свой широкий телефон, там через мобильный Интернет открыт сайт с результатами — никаких технических проблем. Среди прошедших в основной тур фамилии Лепко нет.
— Это слишком, — угрюмо прокомментировал Тарасик. А я, конечно, помчался к Денису. Тот уже был в гримёрке. Рядом сидел Макс с бутылкой коньяка и пустым бокалом.
— …выглядел достойно! И нечего киснуть! — Макс пытался поддержать приятеля.
— Он прав! — включился я сразу. — Песня хорошая. Я тобой горжусь! Тебе нужно ещё писать и писать!
— Я понимаю, вы хотите меня успокоить… Всё нормально. Я справлюсь, — Дэн изобразил на лице жалкое подобие улыбки. Но я-то вижу, что в глазах слёзы, что ему больно. Много больнее того самого первого конкурса, когда я с ним познакомился, ведь эту песню он написал сам. Это его «дитё».
Я отобрал у Макса коньяк, кивнул ему на дверь и остаток вечера почти не выходил из гримёрки. Денис плакал, называл себя «бездарем и уродом», говорил, что у него ничего не клеится, что если бы не я, то вообще бы был никем и звать никак. Его прорвало. Он сбивчиво рассказывал, как здорово прошёл отборочный тур, как его хвалили, сколько там лайков было… Сокрушался, не понимал, бичевал себя. Я дал ему выговориться, вливая маленькими порциями коньяк. Потом говорил я: какой он талантливый и уникальный, как его все любят и что мы вместе «ого-го»! Обнимал, хвалил, пил с ним. Его развезло, началась стадия «я — неблагодарная свинья». Он просил прощения, признавался в любви, опять ругал себя. Я в ответ шутил, гладил его по спине, предлагал «пожениться». В общем, он уснул у меня на плече где-то на четвёртой стадии (пришлось бегать за алкоголем). Но я был намного трезвее, поэтому воспользовался пьяным, уставшим телом и сладко поцеловал в губы. На что тело издало звук:
— И наручники! — Значит, капля сознания ещё оставалась.
Тогда я подумал, что всё решилось, что пока не нужно вспоминать Алкин банкет. Позвонил ему на следующий день, велел отдыхать, объявил, что на Новый год едем в Ригу. Потом видел его на репетиции. Не сам, а через Макса велел репетировать его песню про «моментально-нереально», попросил Вовку как-нибудь украсить аранжировку, сделать её более клубной. Всё ведь было нормально!
И вот Денис лежит бледный, безжизненный…
Запиликал домофон, я подскочил!
— Скорая, вызывали?
Через минуту квартира-клетка заполнилась шумом, запахом улицы, бензина и лекарств, менторской строгостью. Врачиха только осмотрела Дениса, проверила пульс и сказала, что с собой антидотов нет. Надо везти в клинику. Посмотрела на пустые блистеры феназепама:
— Он точно только транквилизаторы пил?
— Я не знаю, возможно, алкоголь.
— Печёночная, почечная недостаточность есть? Астма?
— Нет. Всё нормально у него было.
— Только с головой проблемы! — грубо ответила врач и распорядилась: — Грузим! Соберите ему документы, одежду.
Сколько времени я провёл в больнице, непонятно: ночь? Сутки? Двое? Вечность? Позвонил только Тарасику, чтобы он порешал с Ригой, с «Эстрадой-холлом», с январским фестивалем. Приезжали Алла с Гошей и Макс с Динарой. Удивительно, что они не спрашивали: почему? Да и мне нечего было им сказать.
Потом ко мне вышел доктор — худой мужчина с обильными бакенбардами и круглыми очками на длинном носу, этакий Паганель со скучными глазами. Сел рядом на скамейку, вытащил из кармана зажигалку в виде крошечного огнетушителя, стал её вертеть в руках, щёлкать огоньком… Видимо, он пошёл в курилку.
— Очнулся ваш Денис. Ещё вчера. Я понял, что он певец, человек творческий, истероидный, поэтому думаю, что полиция формально отнесётся, без интереса. Да и к психиатрам за помощью, наверное, не стоит обращаться. О СМИ вы уж сами думайте, что им говорить… Но вообще Денис у вас везунчик. Всё могло быть гораздо хуже. Хвала нашему фармацевтическому бизнесу! Или мошенникам от него. Препарат-то был фальсифицированным. И где он только его взял? Из аптек эта подделка уже полгода назад была изъята. Активного вещества там вдвое меньше, крахмала больше. А кратковременная кома — это алкоголь и нервы. Он ещё полежит пару дней у нас, помоем внутренности, а вы мозги ему прочистите. Не удивляйтесь, он какое-то время будет медленно говорить, растягивать гласные. Это обычный эффект передозировки транквилизаторами. Ступайте к нему, палата 340.
Я почему-то ожидал, что Денис будет распят катетерами, трубками, иголками на сложносочинённой хирургической кровати с подъёмным верхом и пикающим аппаратом в изголовье. Нет. Кровать была обычная, рядом стояла стойка незаряжённой капельницы. Денис сидел на кровати, смотрел в окно, не повернулся, когда я вошёл. В палате был ещё один больной — жёлтый старик с трубкой в горле. На тумбочке около его кровати куча тарелок, бутылок, банок. Старик мудро спал, шумно вдыхая и выдыхая спёртый лекарственный дух. Я подошёл к кровати Дэна. Впервые я не знал, как начать разговор, как посмотреть ему в глаза.
— Я тебя-а-а подвё-о-ол? Рига-а-а побо-о-оку? — он говорил как эстонец, растягивая гласные. Денис устало усмехнулся и поднял на меня глаза.
— Хрен с ней, с Ригой. Главное — ты. Доктор сказал, что таблетки были фальсифицированные…
— О-о-о… Мо-о-ожет, и здесь ты пострара-а-ался? Подкинул А-а-алке таблетки облегчённого ва-а-ариа-а-анта? Предвидел? — он не отводил взгляда. В его глазах нет слёз, гнева, ненависти, только усталость.
— Значит, это из-за меня? — Он кивнул. — Так ты хотел уйти от меня? — Он кивнул и слабо улыбнулся одним уголком рта. — Но ты мог просто уйти. Сказать всё и уйти.
— Ты тоже мог всё ска-а-азать… А я был пьян и не в себе, мне ка-а-азалось, что это са-а-амое правильное — выпить та-а-аблетки. Как всегда, я был ду-у-ураком.
— Да. Это я устроил так, чтобы ты не прошёл на этом проекте в основной тур! — я решил, что нужно действовать, что есть ещё шанс. Сел рядом с ним на кровать — наверное, чтобы не видеть его глаз. — Мне было очень обидно. Очень. Ты втайне репетировал, сочинял, ты меня предавал. Я не знал, что делать. Как тебя остановить? Я видел, что на сайте твоя песня входит в десятку по лайкам. Я понимал, что если ты пройдёшь, то это будет конец «Дениму». Да, я нашёл организаторов и заплатил им за то, чтобы тебя сняли. Тебе Тарасик об этом рассказал?
— Да. О-о-он хотел меня утешить. Утешил. Он ска-а-азал, что это ты из-за любви. Разве любовь быва-а-ает такой?
— Э-э-э… Он так сказал? Э-э-э… Ну… — Я вспомнил, как юноша в кепке сел к роялю и вытер ладони о джинсы, и тоже вытер руки. В груди что-то сжалось. Невыносимость — вот что заполняло меня. — Конечно, я тебя люблю. Я тобой горжусь. Мы команда.
— Даже сейчас ты лжё-о-ошь. Ма-а-аксу ты не делал минет, хотя он тоже ча-а-асть кома-а-анды.
— Я?
— Ты. Мне Дина-а-ара ска-а-азала потом, что видела, кто заходил в прива-а-ат-рум в «Розовом слоне». Это был ты.
— Я.
— И это любовь?
— Да.
— Я хочу зна-а-ать всё.
— Всё? — горько улыбнулся я. — Это не убьёт тебя?
— Уже нет. И тебя не убьё-о-от. Рассказывай.
— Хм… Как только я тебя увидел тогда на сцене конкурса «Гран При», так и… влюбился — оказывается, такое бывает. Сначала не осознавал этого. Я тогда зарезал тебя на конкурсе, чтобы ты не попал в омут классического пения. Чтобы попал ко мне. И всё получилось. Мне казалось, что ты был счастлив. Я ограждал тебя от назойливых поклонниц и старался сразу тебя увозить после выступлений, чтобы никаких перепихов с продолжениями. Да, я сорвал пробы у Тихоновича, когда он вдруг решил тебя снять в своём дурацком сериале. Да, это я напоил тебя слабительным, когда ты должен был ехать на базу с какими-то новоявленными дружками. Потому что ты как баран упёрся, не слышал меня! И на самом деле тебя пригласили в мюзикл тогда, а не отказали. Я не хотел, чтобы ты увяз в этом театре…