– Согласны, – вспыхнули остальные (ну а как еще объяснить, если они не сказали это вслух, а именно «вспыхнули» слегка и все разом?!).
– Что раскручивает? – поинтересовался я.
– Юлу когда-нибудь видел? – спросил меня кто-то из них.
– Да…
– Новорожденная Галактика очень напоминает игрушку маленьких богов. С той лишь разницей, что у нее нет ручки, на которую нужно надавить. Подойди ближе.
Я сделал несколько шагов и узрел, наконец, предмет шутливого спора этих невероятных существ. Темная округлая пустота Черной Дыры, изогнутые лучи цепей созвездий, вяло мерцающие солнца, отсутствие движения, отсутствие жизни, неподвижность. Я понял, чего они хотят.
– И как это раскрутить? – поинтересовался я.
– Своим желанием, – рассмеялись один.
– Захоти и направь силу своего желания в центр. Закрутится, как миленькая, – радостно сообщил второй.
– А почему я?
– А почему нет?.. – удивился третий. – Мы этим занимаемся постоянно. От скуки уже спорим кому из нас, а тут ты… Не воспользоваться таким случаем…
– Я понял, – улыбнулся я и закрыл глаза. Сосредоточился…
– Эй-эй, не так быстро, – услышал я восхищенный возглас. – Больше силы, но меньше напора… Черная Дыра – ось этой центробежности, туда и направляй… Так. Теперь больше порядка и плавности… Почувствуй себя частью этой Галактики, тогда сможешь нащупать ее внутреннюю гармонию… Созвездия не должны висеть без дела, они как лопасти вертолета вокруг центра… Теперь каждую Звездную Систему в отдельности… Нет, в другую сторону… Все, свершилось! Для первого раза – просто прекрасно!
– Вот видишь, а ты боялся, – усмехнулся второй.
– Рутина, – выдохнул третий.
– А для чего еще…, – вдохнул четвертый.
Потом я стал частью их целого, мы неслись куда-то световым ветром, останавливались, закручивали очередную галактику, и снова неслись. Когда мы разделялись, я чувствовал легкую тревогу, когда снова соединялись – сочастие и радость. И так долго, живительно бесконечно, а потом…
– У него нет больше силы, – сочувственно сказал один. Не видел кто из них, способности воспринимать хватало только на то, чтобы слышать.
– Наверное, надо было ему сначала окрепнуть, – шепнул второй.
– Все дело в том, что он все еще не расстался с мыслью о планете, на которой свершался, – возразил третий.
– Согласен, скорее всего, там остался кто-то, кто ему очень дорог. Может быть, попросить помощь других? – задумчиво прошелестел четвертый.
– Вряд ли поможет, – выдохнул первый. – Ему необходимо восполнить запас утраченной силы… Или разлюбить.
Помню как я падал и уменьшался, как от скорости и метаморфоз кружилась голова, а перед глазами вертелись звезды, на этот раз вовсе не космические тела, хотя…
Помню ощущение тяжести, боли и невероятно сильного давления по всей поверхности тела, помню громкий звук, с которым стукнулось о пол мое падающее с кровати тело и совершенно невыносимый яркий вольфрамовый свет ночника.
И успокаивающее поглаживание сына по волосам, и его синие глаза, полные тревоги. И его заливистый смех облегчения спустя всего секунду.
– Ты где был так долго, папа?..
Sechs. Sieben. Dreizehn. Achtzehn. Zwanzig sieben
Совершить чудо для других – гораздо легче, чем сотворить хотя бы маленькое чудо для себя…
Если бы я только мог, я бы сделал это еще двадцать семь лет назад, когда питался одной морковкой с колхозного поля всю осень, зиму и весну… Ветер политических перемен обернулся для меня тогда яростным цунами, сметающем все, к чему я привык. Тогда я еле сдерживался, чтобы не повесить заработанный потом и головными болями диплом института народного хозяйства на самое видное место в деревянном домике, рядом с пустым огородом. До сих пор этот ярко-оранжевый ни в чем не повинный, в сущности, корнеплод, вызывает во мне рвотный рефлекс, если конечно не в борще и его не видно.
А между тем, приблизительно в тот же год, я придумал байку и рассказал своему отчаявшемуся приятелю, чью шею только вынул с петли, что в заброшенном доме за старым кладбищем, раньше жил беглый офицер белой армии. Прежде, чем его родовое поместье было стерто с лица земли коварным адским пламенем, вызванным заклинаниями и спичкой юного большевика в буденовке, он успел достать из сейфа фамильный, древний, размером с перепелиное яйцо, розовый бриллиант своей бабушки. Я живописал во всех подробностях и красках, как этот беляк тикал по украинским лесам, скрывался от бендеровцев у нежной польской пани, зачем-то сбежавшей из Польши на Украину перед самой первой мировой. И как потом выкупил за мамин крестик дом в нашем захолустье, украв предварительно форму одного из тех, кто поклонялся великому гуру Ульянову. Иначе скрыть голубую кровь, текущую по его жилам было нереально.