— Садись, садись… хочешь чаю?.. Погоди, сначала я позабочусь о твоих роскошных цветах… вот в эту вазу… как ты думаешь, в ней они будут смотреться?
— По-моему, да, — говорю я. Что я понимаю в вазах?
— Погляди, тогда надо немного подрезать стебли…
Вдруг она затихает, поворачивается вполоборота ко мне и испуганно восклицает:
— Что это такое я слыхала?!
— Ерунда, — отвечаю я. — Просто дети кричат во дворе.
— Я не про то. Я слыхала, Пит бросил Магду.
— А-а, да, — говорю я. Это старая история. У нас дома ее уже перестали обсуждать.
— Как ужасно, ведь она такая славная женщина, — восклицает Элла, тараща глаза, как трагическая актриса. — Почему же он так поступил?
— Ну… — мямлю я. Не могу же я сказать: «Наверное, ему захотелось уйти» или «Я думаю, она ему надоела», это было бы слишком грубо. И я нерешительно начинаю: — Видишь ли, мне кажется, дело в том, что между ними уже давно…
— Нет, так нехорошо, — говорит она. — Ваза слишком низкая. Я думаю, надо взять высокую и узкую, как по-твоему?
— Вообще-то ты права, — переключаюсь я на другую тему. — Стебли видишь какие длинные. Пришлось бы отрезать чуть ли не половину, а это жаль, потому что стебли…
— Ну расскажи, так как же перенесла удар несчастная женщина?
Она снова делает трагические глаза. Я опять надеваю на лицо маску скорби, соответственно меняю тембр голоса и мрачно говорю:
— Она совсем сломалась, бедняжка. Видишь ли, она безумно любила его и…
— Так лучше, — безмятежно произносит Элла.
— Возможно, — соглашаюсь я. — Разумеется, интеллектуальный уровень у нее был гораздо ниже, чем у Пита, и…
— В этой вазе они смотрятся гораздо лучше, — продолжает Элла. — Они чем-то похожи на букет в старинном стиле, замечаешь? Здорово! Стоят прямо, и все-таки прелестно. А ты знал, что я очень люблю именно розовый цвет?
— Мне и самому он нравится, — признаюсь я. — Такой нежный. И в то же время свежий и бодрый. Дома у меня всегда много цветов, и преимущественно…
— Утешение… — раздумчиво произносит Элла. Я поддакиваю осторожно, ибо это может опять относиться к брошенной Магде. Но Элла продолжает:
— Цветы всегда так утешают. Если ты чем-нибудь недоволен. Или тебе грустно. Пойдем, я поставлю их на буфет. Смотри — чудесно, правда? Как мило, когда в комнате цветы. А ты тоже их любишь?
— Еще как! Я же говорил тебе, дома у меня всегда много цветов, и преимущественно розовых, — заверяю я.
Она умиротворенно улыбается, но глаза устремлены в неведомые дали. Я застыл в кресле стиля рококо и с удовольствием проглотил бы сейчас кусочек колючей проволоки. Совсем пав духом, я решаюсь высказаться:
— В розовых гвоздиках всегда есть что-то праздничное.
— Все-таки ужасно мило, что ты пришел! — восклицает Элла. — Ну так рассказывай же, эта несчастная женщина, как она перенесла удар?
Из сборника «Болтаясь без дела» (1955)
Второе «Я»
Сегодня утром мне страшно хотелось выпить. С вами тоже так бывает? Ну, выкладывайте без ложного стыда, мы ведь наедине. Ах, вот как, с вами такого никогда не случалось. Что ж, ладно. Хоть мне это и удивительно. Со мной так бывает частенько. Не знаю, по какой причине. Просто выходишь из дома мрачный как туча и понимаешь: денек не сулит ничего хорошего. В записной книжке несколько многообещающих интересных встреч, но я нутром чувствовал, что все сорвется.
— Быстрее приступай к работе, — сказал я себе.
— Рюмочка тебе не повредит, — вмешался другой «я».
А так с вами бывает? Есть у вас второе «я», личность, с которой вы, собственно, никогда не были по-настоящему знакомы? Однако же это второе «я» всегда рядом. Порою оно неделями молчит в моей душе. Читает Диккенса. Но вдруг в один прекрасный день оживляется и начинает досаднейшим образом во все вмешиваться.
— За работу! — приказываю я себе с беспомощной решительностью экскурсовода.
Но тот, другой, уже завладел моими ногами, и я пошел не прямо, а свернул налево.
— Хорошо, можно пойти и так, — сказал я, делая вид, будто ничего не произошло.
— Смотри, вот приличное кафе, — произнес другой и остановился.
— Я туда не пойду, — возмутился я.
Но он уже вошел внутрь, и мне оставалось только последовать за ним: куда иголка, туда и нитка. Впрочем, кафе действительно оказалось приличным. Сонный толстяк, у которого вечно такой вид, словно он позабыл что-то в своей прежней жизни, но точно не знает, что именно, любовно воздвиг это кафе во имя собственной страсти к спиртному. Кроме названия «Голубое знамя», в кафе есть и другие прелести. Все мы стремимся точно выразить наше глубочайшее «я», а удается нам это лишь в незначительной степени. А вот иной трактирщик достиг в этом успеха. Он гордо приколачивает к фасаду табличку «Разрешена продажа всех спиртных напитков» — главную суть его личности. И знай холит своего конька, да еще и выгоду блюдет. Больше того, холить конька он просто обязан, потому что тем зарабатывает себе на хлеб. Таким манером он убивает разом двух зайцев. Он поэт и хозяин в одном лице, и на педали жмет, и по инерции катится, ловко пленяя себя и другого махонькой рюмочкой.
— Доброе утро, приятель!
Какой бальзам! Здесь сразу оказываешься по ту сторону добра и зла, попадаешь в призрачный рай для тех, кто верит и все же торопится.
— Бери чашку кофе, а не рюмку, — строго приказал я себе. Уж я-то знаю! Пить — это все равно что начать флирт с морячкой, а проснуться на жесткой груди адмирала. Итак, кофе.
— … Правильно. Почему бы тебе не выпить кофе, — поддержал другой. Ей-богу, когда-нибудь я сплавлю его иезуитам, он у меня дождется!
— Чем могу служить? — любезно спросил хозяин.
— Рюмку старки, — ответил другой.
Я ужасно разозлился на него. Что за манера перебивать? Я честно хотел заказать кофе, а он снова опередил меня. Пока хозяин шел к стойке, по лестнице спустилась его жена с собакой. За покупками собралась. Мне знакомы такие минуты. Минуты тайного страдания. Ведь это несноснейшая особа с несноснейшей собакой. Дань трактирщика жизни. Собака беспрерывно лает, отчего клиенты у стойки, дышащие перегаром после вчерашнего перепоя, молча ежатся. Зануда не торопится уходить, долго надоедает своим нытьем, говорит совершенно ненужные вещи, подчеркивая тем самым бесполезность своего присутствия на земле.
— Да, Лиз, — твердит ее муж со смирением бизона, добровольно согласившегося на роль домашнего животного. Всем посетителям кафе хорошо известна причина этого смирения: его долг жене намного превышает ту сумму, которую нам, даже приложив максимум старания, удастся задолжать ему в будущем. Она это знает. Посетители тоже. А собака имеет свою выгоду, так как уже много лет не полу чает заслуженных пинков.
— Пока, Лиз.
Наконец она удаляется. Хозяин подходит ко мне с рюмкой.
— Пить в десять утра — потерять весь день, — сказал я себе.
— Еще не поздно взять кофе, — прошипел другой, уверенный в своем успехе. Но на сей раз он дал промашку: когда хозяин собрался поставить передо мной рюмку, я зарычал как медведь:
— Я же заказал кофе!
— Не волнуйтесь, успокоил он меня. — Всегда можно ошибиться. Исправить ошибку проще простого.
И он поднес рюмку к губам, опустошив ее одним глотком.
— Ну, вот он ее и выпил, — тоскливо сказал другой и снова положил на колени томик Диккенса.
— Будет вам чашечка хорошего кофе, — бодро пообещал хозяин.
И принес бурды.
Из сборника «Прогульщики» (1956)
Мороз
Элла просидела у нас целый вечер, болтая обо всем и ни о чем, главным образом о жизни.