— Почему ты не платишь Камалу за учение?
— Чему он может меня научить? — спросил Пранас. — Я абсолютно не нуждаюсь в его учении.
Тут все они бросились на него, сбили с ног, стали избивать. Все, кроме Сабира. Длилось это недолго, муж вскочил на ноги, крикнул, чтобы они убирались. В это время уже подходил друг мужа — Бангуолис с товарищем. Втроем они вытолкали Камала и остальных за дверь, а я, чтобы как-то разъединить Сабира с его друзьями, схватила у него шапку с головы и побежала к соседнему дому. Пока он меня искал, остальные на время куда-то исчезли и Сабир с ними не встретился. Потом вся компания вернулась без Жанзакова, снова ломились в дом, стучали в дверь. Камал кричал, что хочет остаться у нас ночевать, но Пранас ответил, что может оставить одного его. Все продолжалось довольно долго, мы позвонили в милицию. Не дожидаясь прибытия наряда, Камал и другие скрылись.
Потерпевшая ЖАНЗАКОВА Т. И., 26 лет, образование высшее, киноактриса. На иждивении ребенок 3-х лет
— Камала знаю на протяжении последних четырех лет, как и Эркабая. Я считаю его злым гением моего мужа — актера Сабира Жанзакова. Мой муж интересовался восточной мудростью, вопросами психорегуляции и на этой почве сошелся с Камалом, которого считал ученым. Я не верила и не верю ни одному слову
Камала, однако как любящая жена старалась не досаждать мужу. Снимая свой дипломный фильм «Ремонт», Сабир пригласил Камала и Эркабая сниматься в нем, хотя на роли просились хорошие актеры-профессионалы. Из-за непрофессионализма снимавшихся лента получилась заурядной. Когда студия предложила мужу главную роль в одном из фильмов, он поставил условие, чтобы в фильме нашлись также роли и Камалу, и Эркабаю, которых он очень любил и которым привык во всем верить. Сабир говорил мне, что мог бы отдать за них жизнь. Причина такого отношения была мне непонятна, поскольку Сабир прожил трудную жизнь, не ждал помощи ни от кого, пришел в кино самостоятельно и сам пробивал себе дорогу без протекций и поблажек. Я считаю, что Сабир, занимавшийся восточной философией, верил, что Камал знает способы саморегуляции, то есть мобилизации биологической энергии актера для достижения поставленной задачи.
— В чем же все-таки, по-вашему, дело?
— Сабир был защищен от людей откровенно грубых, сильных физически, идущих напролом к цели. И был уязвим для тех, кто с детства привык видеть в доме достаточно известных, признанных в своем кругу лидеров, держаться с ними на равных. Таким рос Камал.
— Как Досымбетов относился к вашему мужу?
— То, что Сабир по своей простоте принимал за помощь «в снятии комплексов», на мой взгляд, шло от ненависти Камала, его презрения и зависти к мужу, а также от понимания своей зависимости от Сабира. Он был его визитной карточкой — его любили и знали все. И вот ненависть к Сабиру и понимание своей зависимости от него колебались, и то одно, то другое периодически преобладало... Камал, пользуясь доверчивостью мужа, брал его с собой просить милостыню, попрошайничать, чтобы увидеть якобы мир глазами дервиша, а на самом деле — лодыря!
— Давал ли Жанзаков деньги Досымбетову на «контору» — так называемый Институт человека?
— Неоднократно. В последний раз Сабир передал ему три тысячи рублей.
— Что вы можете сказать о физическом состоянии своего мужа в феврале к моменту его последней поездки в Вильнюс?
— Мой муж вообще физически был очень тренирован, занимался различными видами борьбы, тренировался у Германа Васильевича Попова. В свое время был чемпионом республики, говорил, что должен был получить «дан» от Аямы в Японии — знак, который в Союзе имеют всего пять или шесть человек. Однако, несмотря на свою силу, муж никогда не вступал ни в какие стычки, по природе был миролюбив, сдержан, доброжелателен. Вслед за Владимиром Высоцким, которого очень любил, повторял: «Бить человека по лицу я просто не могу...»
Обвиняемая МОЦКИЕНЕ Л. А.
Продолжение допроса
— В тот вечер мы с мужем остались дома, никуда не пошли, было предчувствие чего-то тяжелого, неприятного. День был сырой, промозглый. Мне нездоровилось. Камал, Сильвестров, Шаншевич и Сабир ушли еще засветло, куда именно, не сказали. Настроение у Камала было по-прежнему плохое, никто не знал, как к нему подступиться, с какой стороны подойти. После их ухода стало совсем тягостно. Сын все эти дни был у моих родителей. Муж тоже что-то чувствовал. Обоим нам было не по себе, но мы уже не могли отказать гостям, перешагнуть через черту гостеприимства. Нам оставалось только надеяться на лучшее. Весь вечер просидели молча у телевизора. Эркабай дремал в комнате, только вставал пить чай; обычно балагур, он тоже весь день провел молча. Мы уже думали, что наши гости не придут, когда около двенадцати ночи появился Сабир. Он был совершенно трезв и, мне показалось, спокоен. У нас сразу поднялось настроение. «Камала еще нет? — спросил он. — Странно!» Эркабай ему тоже обрадовался. Поставили чай. Постепенно выяснилось, что он и остальные были у Пранаса Лаурецкаса. Но, когда стали уходить, Вильгельмина, шутя, унесла его шапку, и он оставил остальных. Когда наконец шапка благополучно к нему возвратилась, Камала во дворе Лаурецкасов уже не было, и он решил, что они уехали без него на такси.