— И тем не менее, — заметил Петрушин, — придется произвести у вас обыск.
— Только не это! — вновь взмолился Черемных. — Надо сперва разобраться, ей богу, что же так сразу, ведь это гражданская смерть.
— А как же без обыска мы будем разбираться, верить вам на слово?
— Верьте мне, верьте, я невинный? — горячо взмолился Черемных.
— Ну хорошо, — после некоторого раздумья согласился Петрушин.— Обыск пока отложим, вы свободны.
«Неужели и таких любят?» — с удивлением подумал Петрушин.
Красин вернулся скоро. Черемных оказался прав. Самолет летел из Запорожья с задержкой на четыре часа. В аэропорту как и во многих других учреждениях, шла борьба за показатели. Задержку сочли пустяковой, и рейс прошел по документам как состоявшийся точно по расписанию.
Петрушин и Красин возвратились в Москву «облегченными» на треть. Две оставшиеся версии представлялись теперь не столь недоступными здравому разумению. Что касается Красина, то он облегчил себя сразу на две трети, поскольку относительно Сапогова у него не было сомнений. Петрушин продолжал сохранять заторможенное состояние созерцательности.
Вспомнив наблюдательного и трудолюбивого школьника Ваню Тракина, Петрушин решил сходить в химчистку, куда тот относил палас в злосчастный день 5 июля. Нашел квитанцию на имя Тракина. По журналу учета заказов установил, что палас он сдал где-то в середине рабочего дня, а значит, действительно до перерыва, а не перед концом работы. Следовательно, Михнюка Тракин мог видеть приблизительно в 13—1330. Все это было бы хорошо и даже отлично, если бы мальчик уверенно узнал Михнюка. Такое доказательство стоило бы многого. «Очень похож»— это же почти узнал. Еще самую малость «поработать» с парнем, и он бы узнал окончательно. «Ваня, у нас есть данные, что именно этот человек и есть преступник и именно он был у дома в то самое время, когда ты его видел». И Ваня уверенно скажет: «Да, конечно, это был он». Как соблазнительно! Какое доказательство! И всего-то чуть-чуть недотягивает. Но этих «чуть-чуть» как раз и должен больше всего опасаться следователь. Малейшая натяжка может стоить большой ошибки. Лучше недотянуть, лучше оставить неопределенность и сохранить возможность для маневра, чем связать себя по рукам и ногам фальшивой «определенностью».
Неопределенность, если ее подкрепить, продублировать, уточнить другими материалами, может стать неплохим доказательством. Из этого во многом и состоит уголовное дело — из многократного повторения одного и того же, увиденного под разными углами зрения или с разных точек. Набирая запас прочности по каждому доказательству, каждой улике, следователь отнюдь не считает, что зря тратит время. Запас, как говорится, карман не тянет.
Дело № 23385.
—- Вы ведь были судимы? — спросил Петрушин.
— Совершенно верно, — убежденно ответил Усков, — только судили меня неправильно. Я и тогда не соглашался, и сейчас просто категорически не согласен. Мы строили дорогу на Полтавщине...
— Кто это «мы»? — перебил Петрушин.
— Бригада наша, по частному подряду работали.
— Шабашники, что ли?
— Это грубо, но допустим. От зари до зари ломались. Ну зарабатывали, конечно. По тыще выходило. Так это же какая работа! До сих пор живот болит. Ну, а председатель колхоза от этой дороги что-то себе сэкономил. Но вышла судебная ошибка, адвокат так и сказал. Я вообще-то не в претензии, все мы люди, все ошибаемся...
— Усков, почему вы не хотите работать как все люди? Зачем вам приключения?
— Э-хе-хе, — вздохнул Усков. — Кем я могу работать с неполным средним образованием в размере шести классов — копай глубже, кидай дальше? А у меня голова работы просит, голова, понимаете? Умственного я труда человек с самого своего рождения. Был у меня в бригаде на Полтавщине один инженер. Неплохо работал, только жалко мне его было, не уважал я этого инженера. «Мне бы твой документ, — думаю, — я бы таких дел наворочал! А ты гудрон месишь, только что название—инженер. Несправедливо, я вам скажу, дипломы распределяют. Нам бы поменяться с ним дипломами, тогда бы все было правильно.
— Значит, построили дорогу, потом решили цветами заняться, землю украсить?
— Ага, украсить. На общественных началах. По договору с обществом охраны природы заготовляли посадочный материал- луковицы тюльпана и сдавали в общество, а они рассылали.