— Проще всего, — сказал Владимир Михайлович, — мне было привлечь одного прораба: он отвечает за строительство. На самом деле виноват был не только он, и взваливать на него одного все шесть тысяч было бы несправедливо.
Народный суд удовлетворил иск, большинство ответчиков не возражало, но Сазонова вскоре вызвали к первому секретарю райкома. Когда Владимир Михайлович пришел, в кабинете уже сидели предрайисполкома, председатель совета РАПО и другие — чуть ли не все бюро! Спросили у прокурора, почему привлек он руководителей, не поставив в известность райком, который считает нецелесообразным привлекать председателя колхоза Черномазова и возлагать на него возмещение ущерба. Присутствовавшие доказывали, что вообще нужно привлекать только прораба и строителей, хорошо бы еще привлечь и шофера, который поставил грузовик не туда, куда надо, а руководителей привлекать не нужно. То была далеко не первая по счету, но первая по откровенности попытка местных властей вмешаться в дела правоохранительных органов — ведь речь шла уже ни более ни менее, как о пересмотре решения суда!
Вмешательство в дела правоохранительных органов одно время было не исключением, как сейчас, а правилом, и не вмешательством это было, но откровенным давлением...
Сейчас идет .совершенствование работы правоохранительных органов, о котором говорилось на XXVII съезде нашей партии, жизненно необходимое нашему обществу. Оно, в частности, сделает невозможной и практику вмешательства. Но для этого, на мой взгляд, и число заседателей должно быть умножено, и взаимоотношения их с председательствующим должны быть изменены. Кто из нас, побывавших в суде, не видел народных заседателей, которые сидят по обе стороны судьи тихие как мышки? А мне еще пришлось однажды видеть, как две такие мышки подписали смертный приговор неповинному человеку (по счастью, впоследствии оправданному). Сильные, независимые заседатели — вот что, как воздух, нужно нашей судебной системе, и пусть они одни, без председательствующего, уходят в совещательную комнату (где разумеется, нет телефона) и запирают дверь на ключ.
Когда мне по заданию редакции приходилось заниматься тем или иным судебным делом, какой это был вечный страх — только бы не оказалось оно «звонковым» (видите, насколько оформилось явление телефонного давления на правоохранительные органы— для него появился термин!). Раздастся звонок... и тогда все сдвинется, все перекосится и пойдут чудеса. Начнут пропадать документы допросов, сбегать свидетели, понявшие, что их показания могут стать для них опасными, появятся лжесвидетели (ровно столько, сколько нужно), которые начнут с уверенностью (не в истине своих слов, отнюдь нет, но в том, что им за лжесвидетельство ничего не будет) показывать сегодня одно, завтра другое, в зависимости от того, что нужно следователю. А как идет тогда судебный процесс — страшно бывает видеть и слышать.
Опаснейшее социальное явление, рождает ли оно отчаяние, гнев или цинизм (убеждение, будто «закон что дышло»).
Нет, все-таки он для меня загадка, человек (да еще не юрист, не профессионал), который осмеливается вмешаться в дело правосудия— что же, он мнит заменить собой разом следователя, прокурора, адвоката, эксперта и судей? Неужто не боязно ему взвалить на себя такой груз ответственности? И зачем ему вмешиваться? Корысть это? Желание свести счеты, выгородить своего, утопить врага? Жажда отличиться в очередной кампании? Или здесь самодурство того самого «большого хозяина, который убежден в своей непогрешимости и думает, что если и произойдет ошибка, осудят невинного — не страшно: лес рубят — щепки летят (давно известная зловещая формула беззакония). Вернемся, однако, в Почеп.
После вызова в райком Сазонов понял, что больше молчать не вправе. Нет, тогда, в кабинете, он ограничился строго юридическим разъяснением, но, вернувшись к себе, сел и стал писать. Надо знать характер Владимира Михайловича, чтобы понять, как неприятно было ему подобное обращение по начальству, но другого пути у него не было. «Прокурору Брянской области, государственному советнику юстиции третьего класса Викулину Н. В., — писал он. — В связи с вмешательством работников райкома, райисполкома и агропрома в деятельность прокуратуры и нарсуда считаю необходимым сообщить...» Он отвез письмо в областную прокуратуру и сказал: «Или помогите мне, или переведите в другой район: нет не только поддержки со стороны первого секретаря, нет простого взаимопонимания».
Мне говорили, что прокурор Сазонов «не боевит», что он «не зубаст», неважный, кстати, оратор в плане правовой пропаганды (но ведь правовая пропаганда прокурора — это прежде всего его дела, не так ли?). Он действительно очень сдержан (движения его скупы — приподнимет над столом обе руки и опустит их на стол, вот и весь его жест; то, чего не договорит словами, доскажут глаза: кстати, улыбка его неожиданна и дорого стоит). Да и хватит с нас зубастых (не на зубастых все-таки земля держится, а на праведниках). Он —юрист, в нем сильно чувство справедливости, в том числе социальной, чувство собственного достоинств?., в том числе прокурорского. Он просто сел и написал бумагу, бросив тем вызов всем местным начальникам и дав нам возможность для серьезного разговора. Нет, не о частном случае. О проблеме.
Но ведь и в Навлинском районе той же Брянской области произошло похожее столкновение. Проверяя торговую сеть (райпо), прокуратура обнаружила, что в ней работают семь человек, ранее судимых за корыстные преступления, а только что судимая и снятая заведующая магазином А. И. Авдащенко, которой решением суда в течение полутора лет запрещено занимать материально ответственные должности, несмотря на запрет, вновь назначена завмагом в то же сельпо, только в другой магазин. Возбудив по этому поводу дело, прокурор района В. Д. Кулик уехал в отпуск, не подозревая, разумеется, что произойдет без него.
Когда дело тех, кто незаконно принимал на работу судимых в прошлом людей, уже было направлено в суд, следователя прокуратуры В. Д. Болховитина и помпрокурора И. М. Абраменкова (их объяснениями я и пользуюсь) вызвал к себе первый секретарь райкома партии И. М. Даниленко, в кабинете которого в числе других был председатель правления райпо А. С. Пугачев (как выяснило следствие, непосредственный виновник назначения Авдащенко!). «Состоявшийся разговор, — написал прокурору области В. Д. Болховитин (ему около тридцати), — свелся к тому, что нужно уголовное дело из народного суда забрать и направить в товарищеский суд. Я, обращаясь к первому секретарю, сказал: «Иван Михайлович, обижайтесь на меня, не обижайтесь, лично я отзывать дела не буду. Против своей совести не пойду». После этого т. Даниленко И. М. резко сказал, что все свободны».
Мне дорог этот эпизод как знак нормализации — насмерть стали прокуроры, старший, младший, когда речь зашла о законе. Важна ведь не только перестройка правосознания — укрепление чувства личного и должностного достоинства юриста.
К этому времени вернулся из отпуска прокурор района Кулик. Едва успели ему обо всем доложить — звонок от первого: «Можно чем-нибудь помочь?» «Нет, — ответил Кулик, — нельзя». Промолчать он не мог и тоже сообщил о случившемся в областную прокуратуру. Тогда его вызвали в райком (как смел вынести сор из избы!). По окончании «проработки» (славное все же словцо!) председатель райпо Пугачев, человек ответственный за нарушения закона, не скрывая удовольствия, подошел к прокурору и стал его утешать добродушно и покровительственно: не расстраивайся, все обойдется. Поучительная картинка?
Мы с Владимиром Михайловичем на «газике» сперва по асфальту, потом по разбитым колеям, а потом для простоты и прямо по полю, по стерне добрались до той фермы, до того самого сарая, где произошел падеж. Сазонов приезжал тогда в эти места, а сейчас стоит, смотрит на сарай, который пуст, на новую овчарню. Может быть, не вмешайся прокурор, не предъяви иск, мирился бы и до сих пор совхоз со своими бедами? Может быть, в том, что построена эта новая овчарня, заготовлены корма, возросло тонкорунное поголовье, есть доля труда и прокурорского надзора? Стоит он, смотрит задумчиво (и по своему обыкновению молча). В конце концов та косорукость, от которой валятся крыши и дохнут овцы, те, ставшие привычными унизительные уловки и плутни, — все это имеет еще один результат, может быть, самый для нас убыточный: люди, пусть бессознательно, перестают себя уважать. Не только наводить в обществе порядок, но и повышать в нем уровень самоуважения,— разве это не заслуга?