Неизвестно, чего такого воинственного хотелось царю Соломону в это конкретное утро, но писал он очень сосредоточенно. У ног царя Соломона сидел его верный полководец Ванея и играл в интересную интеллектуальную игру: кидался орехами в придворного кота Валерия. Валерий стонал. При очередном кошачьем завывании царь Соломон сделал глубокий вдох, потом глубокий выдох, а потом сказал Ванее:
— Я, дружок, довольно мирное величество, но ты меня достал.
— Знаем мы ваше мирное величество, — обиженно сказал Ванея. — Гонка вооружений вот наблюдается. Лошадей зачем-то в армию ввели. Зачем лошадей? У меня солдаты за три дня отсюда до Офира добегают, особенно если хлыстиком погонять. Рассказал им вчера анекдот про павлина и мороженую курицу — ржут так, что земля трясётся. Зачем ещё лошади? Одна морока.
Царь Соломон сделал глубокий вдох, потом глубокий выдох — и понял, что ему придётся писать притчи до самого вечера, если он не хочет остаться без полководца.
— Прочитайте притчу какую, ваше величество, — попросил Ванея. Он часто видел раненых на поле боя, и ему показалось, что придворному коту Валерию не повредит передышка.
— «Глупый весь гнев свой изливает, а мудрый сдерживает его», — прочитал царь Соломон.
— Это вся притча? — осторожно спросил полководец Ванея после небольшой паузы.
— Вся, — сказал царь Соломон раздражённо.
— Небогато, — сказал полководец Ванея.
— Зато в ней смысла много, — обиженно сказал царь Соломон. — Высокая плотность смысла на единицу текста.
— Если изливать гнев — будет, о чём поговорить, а если не изливать — будет язва двенадцатиперстной кишки, — сказал полководец Ванея.
Царь Соломон застонал, совсем как кот Валерий, и положил ладонь на ноющий живот. В словах Ванеи, безусловно, содержалась некоторая правда.
— Вы не расстраивайтесь, ваше величество, — доброжелательно сказал полководец Ванея. — Все мы люди, все промахиваемся. Я вон из восьми раз один промахнулся (тут Ванея решил, что кот Валерий передохнул достаточно, метнул орех — и не промахнулся. Кот Валерий застонал, совсем как царь Соломон).
— «Наказывай сына твоего, и он даст тебе покой, и доставит радость душе твоей», — язвительно сказал царь Соломон и начал записывать эту новую притчу в свой большой свиток. Он чувствовал себя так, будто полководец Ванея был ему самым что ни на есть родным сыном.
— А вот тут я согласен, ваше величество, — доброжелательно сказал полководец Ванея. — Вот, скажем, Валерий прямо сейчас даёт мне покой и доставляет радость душе моей. Небольшую, правда. Надо, что ли, попробовать в него кокосами кидать.
Царь Соломон сделал глубокий вдох, потом глубокий выдох.
— Уйди, а? — ласково попросил он.
— Не могу, ваше величество, — доброжелательно сказал полководец Ванея. — Я ж вас охраняю. Я, ваше величество, представитель любящего народа. Как я вас брошу? Того и глядишь, придёт представитель нелюбящего народа, нападет на ваше исключительно мирное величество. Что вы будете делать? Тапочками в него кидать? Котом его царапать?
— Ну помолчи тогда, — жалобно сказал царь Соломон. — Дай соломоновой мудрости излиться в тишине и покое.
— А вы её прямо на меня и изливайте, — доброжелательно сказал полководец Ванея. — Не стесняйтесь, я выносливый. Вот уже две мудрости вынес — и ничего, держусь. Я ж представитель вашего любящего народа. То есть целевой аудитории. Считайте меня фокус-группой.
— «Словами не научится раб, потому что, хотя он понимает их, но не слушается», — злобно сказал царь Соломон и заскрипел пером.
— То ли дело лошадь, — язвительно сказал Ванея.
— Котик, — ласково попросил царь Соломон кота Валерия, — котик, сделай ему больно?
Придворный кот Валерий застонал, но с места не двинулся. Он был настоящим придворным и твёрдо знал, как важно ни в коем случае не двигаться с места, пока на тебя не наденут кандалы и не поведут силком на гильотину.
— Зачем больно? — доброжелательно сказал полководец Ванея. — Я, ваше величество, представитель вашего любящего народа. Вы себе представьте, что бы на моем месте представитель нелюбящего народа сказал. Вы сразу начнёте гораздо лучше ко мне относиться.