Поезд остановился на какой-то узловой станции, ярко освещенной откуда-то из поднебесья жгуче-белыми фонарями.
Виктор… Нет, уже – Лев Николаевич ступил на перрон, и, не оглядываясь, направился к билетным кассам, откуда теперь и начиналась новая, совсем незнакомая, и, наверняка, удивительная жизнь.
Кюрасао, 2010
Пленники Мукбара
(Аркан XIV)
Когда солнце, медленно, расплавляя под собой пыльный воздух города, наконец, достигло зенита, улицы заметно опустели, и можно было спокойно идти, не оглядываясь всякий раз, когда кто-то наступал на задники сандалий. «Как они только выдерживают все это…»,– думал Зэв о сандалиях, но после тотчас выплывала другая, весьма пугающая мысль: «Если они все-таки порвутся – назад мне уже не дойти, во всяком случае, до полуночи… По горячей сковороде идти и то, куда как приятнее»
Людей на улицах становилось все меньше и меньше, и вот уже можно было спокойно добраться до любого из прилавков, расставленных плотно по обеим сторонам узкой кривоватой улицы. Они зазывно пестрили всякой всячиной, дразнили удивительно вкусными запахами и соблазняли подчас совсем уже смешными ценами, нарисованными цветными фломастерами на рваных картонках.
Зэв столько читал про этот город, про его стены и дороги, вымощенные еще римлянами, а затем и крестоносцами, что ему не нужен был путеводитель. Лишь изредка он заглядывал в маленькую книжицу, но и то лишь затем, чтобы убедиться в правоте того или иного своего предположения.
Когда-то, еще сидя в родном университете, Зэву казалось, что стоит только ступить на булыжники этих мостовых, и сразу же произойдет что-нибудь необыкновенное. Например, на него, наконец, нахлынут нужные идеи, и он, закончит работу над монографией, начатую еще три года назад. Впрочем, бог с ней, с работой, возможно, просто придет некая экзальтация, эдакое благородное опьянение, рядом с которым не сравнится никакое вино. Однако Зэв бродил по городу, вот уже почти неделю, и при этом решительно ничего не происходило. «Ну же!»– подбадривал он себя. «Вот они камни с точеным бордюром! Им же около двух тысяч лет! Они видели самого пророка!» Но нет: ни идеи, ни даже восторженное опьянение так и не приходили. Хотя, некий странный, неожиданный восторг все-таки был. Зэв, например, вдруг почувствовал себя своим в этой осажденной стране, которую по странному произволу истории, сегодня не пинал в политических выступлениях только совсем уж ленивый. Говорить о Мукбаре хорошее считалось таким же дурным тоном, как и плохое о покойнике на поминках. С другой стороны, эта маленькая страна жила своей жизнью и вроде как ничего не замечала, лишь изредка прерывая свой бешеный жизненный ритм на несколько дней по случаю очередной войны. Мукбар воевал хорошо и дружно, и потому соседи старались в серьезные конфликты с мукабарами – жителями Мукбара – не ввязываться, и лишь время от времени, то ли из мести, то ли еще почему-то, затевали вдруг очередной пограничный конфликт, или же обстрел какой-нибудь деревни. На открытые боевые действия соседи не решались уже более тридцати лет. Зэв всякий раз недоумевал, почему после такого рода выходок, в результате которых погибали вполне конкретные люди, весь мир, теряя всякий здравый смысл, попросту бесновался. Все газеты начинали пестреть огромными заголовками о коварных мукабарах, вынудивших миролюбивых тарийцев или табурян на непростой, но вполне пропорциональный ответ. Почти все правители Мукбара значились военными преступниками, в то время как к «миролюбивым» соседям, в особенности к фракийцам, попросту текли полноводные реки финансовые помощи.
Зэв был историком и всегда считал, что в его науке нет места уникальному. Все что делается, уже когда-то делалось. Быть может, с другим оружием, в других костюмах и во имя какой-то иной идеи. Однако, в случае с Мукбаром, он всякий раз терялся. Перевернув горы литературы, перекопав множество документов, он так не смог найти не то что логики происходящего, но и даже исторических аналогов. Вернее сказать, аналогов Мукбару не было в прошлом, но, стали появляться кое-где теперь. То тут, то там вспыхивал некий ажиотаж вокруг какой-то страны, и ее тотчас начинали дружно ненавидеть. Протесты, митинги и всякое такое случались довольно часто по разным поводам, однако, уже вскоре причины недавних волнений наглухо забывались. Именно поэтому, в сравнении с Мукбаром вся прочая общественная активность, была лишь мелкой суетой, возней, никак не влиявшей на большие исторические процессы, и потому не имела отношения к тому, что он искал. Один тот факт, что Мукбар погибал и возрождался уже три раза, делало его исторически уникальным. Зэву была безумно интересна эта страна и он, примерно два года назад, задался целью там побывать. Не то, чтобы он рассчитывал приехать и получить ответы на все вопросы, нет, но кое-что прояснить хотя бы в своем отношении он, конечно, надеялся. Это было очень непростое решение, и Зэв теперь уже жалел, что разболтал о своей идее кое-кому из приятелей, поскольку после этого у него странным образом стали портиться отношения почти со всеми. Почти сразу, например, его научный руководитель перестал с ним здороваться, и все общение происходило в сухом деловом тоне и исключительно по электронной почте. Те же приятели, с которыми он поделился своей идеей, пророчили ему смерть как ученому-общественнику, а Ирен, увидев его в коридоре, заплакала и убежала… Более они не встречались: ее телефон был словно мертв. «Как же все это странно и мерзко», – не переставал удивляться про себя Зэв. Он думал об этом часто, но отступать от намеченного считал низостью и безволием, и потому – продолжал готовиться к отъезду.