– Неужели? – доктор снова повернулся к Джефу. – Сожалеете? И все? – А что я еще могу сказать? К чему вообще весь этот разговор, доктор? – К чему?… Не знаю… Наверное, вы правы – ни к чему. Все это уже было на моих глазах много-много раз, и, наверное, столько же еще будет. И каждый раз, вынутые из петли, обдолбанные до смерти и всякие прочие будут меня уверять, что их кто-то там попутал. Скучно, мой друг, ох, как скучно!
– Скучно?
– Да, мой друг… Кстати – «мой друг» – это тоже – фигура речи. Так вот, я хотел сказать, что все это очень-очень скучно. Но это бы еще полбеды… – доктор взял Джефа за запястье и стал глядеть на секундомер, при этом почему-то шевеля губами. Затем он продолжил:
– Знаете, что мне кажется особенно странным и смешным одновременно?
Джеф промолчал, глядя на доктора.
– Самым так сказать забавным в этом мире мне кажется то, что почти каждый по-настоящему верит в какую-то свою неповторимость, уникальность того, что с ним происходит, и что наиболее смехотворно, большинство всерьез полагает, будто их жизнь действительно бесценна…
– А разве нет?
– Понимаете,– доктор присел на край кровати, – я, наверное, все-таки должен высказать эту крамольную мысль, несмотря на то, что я врач. Или, быть может, именно потому, что я врач… Так вот, я много думал об этом… Бесконечную ценность имеет лишь абстрактное понятие о человеческой жизни. Отсюда и заповедь «Не убий». Но вот, когда идешь от конкретики… Вот скажем, вы. Допустим, если бы ваш друг пришел минут на пять позже… Могло ведь так быть? Могло, конечно. И что бы изменилось в этом мире? Пожалуй, только то, что не было бы этой нашей беседы. А если бы ее не было, то что? Да ничего! Грош цена любому слову или словам. За ними вообще никогда ничего не стоит, кроме желания выпендриться. Большинство языков идет по пути упрощения, сложные понятия, передающие какие-то полутона чувств, духовных принципов, исчезают, и, думается, что лет через сто-двести останется лишь с десяток слов обозначающих главные физиологические потребности, да еще с десяток для обозначения сторон света и всякого такого. Всего останется, я думаю, где-то двести слов, которые уже не будут выражать никаких сложных понятий. Они лишь будут нужны для того, чтобы сообщить о желании справить нужду или спросить о том с каким счетом сыграла та или иная команда, и все это, заметьте, на фоне неудержимого желания заявить всему миру о своем величии.
– Ну, это уж вы совсем… – фыркнул Джеф.
– Вы полагаете, что я преувеличиваю? Уверяю вас – нисколько. Оглянитесь вокруг. Потребность утверждать свое величие всегда наступает именно тогда, когда очевидно полнейшее ничтожество, а подчас и необратимая деградация, не так ли?
– Нет, я о том, что по-вашему, ценность имеет лишь абстрактная идея, а не сам человек.
– Докажите обратное!– доктор развел руками.
– Ну… скажем, во всех религиях признается абсолютная ценность человеческой души, за которую идет бой между богом и сатаной. – попыталс парировать Джеф.
– И что же? Это помешало какой-нибудь из религий умертвить миллионы конкретных душ?
– Но они ведь не убивали просто так, из чистого злодейства. – ответил Джев, – они, так сказать, боролись с врагами их веры. И при этом искренне заблуждались, видимо.
– Я понимаю. Но если ценность души абсолютна, быть может, стоило придумать иные методы борьбы? Скажем – изоляция, ссылка на острова и тому подобное. Следовательно, те, кто проповедует идеи ценности души, сами не особенно в это верят, не так ли?
– Ну хорошо, а почему тогда говорят будто дьявол, пытается искушать, с тем, чтобы после скупать души? Это же – вечная тема: Фауст и все такое…
– Неужели? Но, оставив в покое литературные персонажи, вы могли бы назвать хоть одного человека, кому дьявол предложил бы подобную сделку?
– Нет, но…– Джеф замялся.
– Почему все представляют дьявола в виде собирателя разного хлама, бездарного старьевщика, так сказать? Зачем дьяволу, например, может понадобиться ваша душа? А? Ответьте!
– Я не знаю… Просто так пишут в книгах. А то, что я сделал… Я был просто в отчаянии…– Джеф уже был явно расстроен этой беседой.
– Человек в отчаянии, если хотите знать, дьяволу тем более не интересен, поскольку тут исчезает главная ценность : свобода выбора. Аффект – это не то, это – своего рода авария души. Дьяволу же, я думаю, как и богу, впрочем, мог бы быть интересен только полностью осознанный выбор, жертва, если хотите, когда есть, что терять. Понимаете мою мысль?
– Да, и при этом сколько писателей вдохновлялись этой темой, когда дьявол искушал человека, не так ли?