А еще, наверное, у него есть шофер. Он везет его на работу, а дядя пьет кофе прямо в машине, непременно – прямо в машине, и опять же – читает газету. «И что мне далась эта газета?» – думал Тит. «Ай, да ладно! Пусть будет!»
Эти мысли согревали, хотя поначалу, он прекрасно понимал, что все эти фантазии – просто сказки, придуманные им самим, и даже несколько раз заставлял себя это прекратить. Но он вновь и вновь, ложась на свой второй ярус, погружался в мечты. Однажды он все-таки спросил у себя, откуда все, что он себе понапридумал следует? Ответа он не нашел, и тогда решил начать все сначала, но на этот раз идти по строгой логике:
Вот – дядя Тео стоит среди родственников… Лицо его помнится не очень отчетливо, но понятно, что оно довольно округлое, а сам дядя ростом не очень высок… бокал в руке с каким-то белым вином, подходит женщина в красивом темно-синем платье, видимо, тетя Марта и говорит, шутя, мол, не много ли ты пьешь, Тео? И дядя лишь улыбается в ответ.
Что же еще? Галстук… дядя был всегда при галстуке и всегда в строгом костюме. В комнатах какие-то дети. Кажется, у него было трое детей: две девочки и мальчик – самый младший.
Да… Звонок… Тит вскочил вниз с нар прямо в сапоги и загромыхал по коридору в сортир. Чистить зубы никто не заставлял, более того, особое время на это не отводилось, но один старый вор, скончавшийся пару лет назад от чахотки, дал Титу несколько бесценных советов. Почему он проникся к Титу симпатией, было сложно сказать, но советы его были очень ценные. Главный из них состоял в том, что человека отличает от животных именно способность делать необязательные дела, а потому нужно заставлять себя делать это необязательное во что бы то ни стало.
– Придумай себе что-нибудь, – говорил он, – Хочешь зарядку делай, а того лучше не забывай ноги мыть и зубы чистить. Не станешь – никто не заметит, но сам оглянуться не успеешь, как за год за два опустишься – хуже Хряка будешь.
Это Тит помнил и делал вот уже более шестнадцати лет все, как советовал его странный приятель. Лет через восемь он даже стал замечать, что его вроде как уважают, хотя и каким-то настороженно – холодным уважением, и притом даже некоторые из больших авторитетов. И это придавало уверенности.
Как-то раз, наверное, это случилось где-то на середине срока, Тита посетила отчаянная мысль. А что если после отсидки поехать к дяде? Что мне тут ловить? Кто меня куда возьмет? Да и вообще: что я делать-то умею? А вот дядя – человек большой. Посоветует что к чему, на путь наставит. Может, расскажет, куда учиться пойти. А может, просто приведет на свой завод и скажет – вот, мол, работай покуда, а там решим. И еще дядя, наверное, предложит ему пожить первое время в его доме, в маленькой комнатке на втором этаже, а тетя Лина – так кажется, звали дядину жену, строго так объявит, что в комнате курить нельзя. Ну, что ж… буду выходить во дворик, подумаешь, дело большое.
Тит иногда думал о том, как он будет стоять, и курить на заднем дворике дядиного дома даже в моменты редких лагерных перекуров, когда ждали трелевщика. Он вообще замечал, что размышления о дяде Тео делают что-то особенное с душой: становится, вроде бы не так холодно, и как будто почти не болят мозоли…
Вечер, голодно, и снова барак, тускловатый свет и вечно холодная вода. И еще, слава богу, если она есть. Все! Мыться и спать!
Свесив влажные чистые ноги со второго яруса, он отер их шапкой и залез под тощее выцветшее одеяло, накинув сверху еще и телогрейку.
– Эх, дядя Тео, дядя Тео… скоро уже… вот ведь заживем как! Я все тебе буду делать… и по дому, и если с машиной надо повозиться… все, в общем… лишние руки в доме кому помешают?
А дальше навалился черный беспросветный сон.
Так пролетело еще около полутора тысяч таких же холодных и беспросветных дней и ночей…
* * *
Получение визы Тит отнес к одному из чудес божьих. Ибо как невнятный крестик в графе о судимостях мог остаться незамеченным? Но было именно так – клерк вроде бы даже и не взглянул туда, а просто, взмахнув большой печатью, опустил ее на одну из розовых страниц паспорта.
Денег, заработанных в лагере за восемнадцать лет, с лихвой хватило на билет в одну сторону – возвращаться Тит не планировал. Мечты о будущем где-то рядом с дядей Тео растворили всякие помыслы о жизни тут, на родине, которая, впрочем, предала его, не выслушав толком, а затем как-то второпях осудив, будто у Фемиды вот-вот должен был закончиться рабочий день или же начаться обеденный перерыв. Остаток своего восемнадцатилетнего заработка Тит обменял на диковинные заокеанские деньги с портретами, неведомых великих людей. Из родни он ни с кем не прощался: было уже попросту не с кем. Родственники либо давно умерли, либо уехали неизвестно куда. Да и как прощаться с теми, кто тебя не ждал? Квартиры тоже не стало. Мать умерла лет пятнадцать назад, и каким-то образом, в квартире оказались совершенно чужие люди, и спорить, видимо, уже не имело никакого смысла. Да и о чем спорить? О маленькой халупе, тогда как впереди такое огромное и светлое будущее?