— Хорош чай. — Ложечка тихо позвякивает о стакан. — В городе вода карболкой припахивает, а из колодца — совсем другое дело. Заварка настаивается, как положено. Помнится, заказал я стакан чаю в Болгарии, так официант на меня глаза вытаращил. А когда принес, я не знал, то ли плакать, то ли смеяться. Ни цвета, ни запаха, самые настоящие помои.
— Зато кофе там превосходный, ты сам это признаёшь, Генек.
— Кофе — разумеется. Но пирожные на говяжьем сале и слишком сладкие.
— Что ни страна, то свои обычаи.
Прежде чем родители встанут и направятся к калитке, прихватив лукошко, которое уже наверняка приготовлено в сенях, они должны сказать еще очень многое.
— Представьте себе, папочка, мы купили новый холодильник.
— Старый был уже никуда. Без конца ремонтировался.
— С новым никакого сравнения.
— Если вы, папочка, не возражаете, мы подбросим вам старый после возвращения. Держать его негде, подвал тесный, а холодильник вам пригодится, особенно летом. Ну как, подбросить?
Пока не захлопнется калитка, надо смирно стоять под черешней, иначе прозвучит голос отца: «Петрусь, мы еще не закончили. Как ты себя ведешь! Уж я с тобой потолкую, когда вернусь». А мама добавит: «Расстаемся почти на месяц, а тебе не терпится бежать. Я этого не ожидала».
А Муцек поглядывает на друга, словно говоря: «Сперва сбегаем к колодцу. Заскрипит цепь, ведро звонко ударит в глубине о поблескивающую воду, ты вытащишь его, а я слизну прозрачные капли с холодной жести. Потом заглянем в тайник на краю фруктового сада, в кусты сирени, оттуда — в кладовку, проверим велосипед. Он давно тебя ждет, и надо с ним поздороваться. Садись на велосипед, а я побегу сзади, только не гони как сумасшедший, помни, что я стал старше на год и быстрей устаю, но добежать до прудов наверняка смогу. Надеюсь, найдется подходящая палка, не слишком легкая и не слишком тяжелая, чтобы было удобно держать в зубах. Ты бросишь ее на середину пруда, и мы поплывем…»
Желтые глаза Муцека и взмахи хвоста торопят: пошли, не теряй времени, я ждал целый год, разве не видишь, как я заждался? Петр видит, но уйти еще нельзя, ибо сейчас последует самое главное.
— Никаких выездов на шоссе. По проселкам — пожалуйста, но осторожно. И не балуйся с «поджигалкой», как в прошлом году! Помни, что тебе запрещено купаться в котлованах. Вернемся, будешь ходить в бассейн. Я взываю к твоему рассудку. От Лесневских держись подальше, надеюсь, тебя не тянет к этим хулиганам. Не рассчитывай, что от меня удастся что-нибудь скрыть. Слушайся дедушку, его слово — закон. Понял?
— Да.
— Не вертись, разве трудно побыть с нами несколько минут?
Согласно установленному ритуалу, отец уведомляет дедушку:
— Успеваемость у Петра так себе, поведение удовлетворительное. Оказывается, выбил футбольным мячом стекло и еще отнекивался — мол, нечаянно. Последнее время стал ужасно заносчив, я ему слово, он мне десять. Будьте с ним построже.
— Я даже удивляюсь. — Черешни уже съедены, на дне глубокой миски осталась лишь горстка косточек. — Мальчику созданы все условия, а в школе постараться — лень.
— Разве у меня была своя собственная комната? Велосипед? Разве я посещал кружки в доме культуры? Ездил в лагеря? Нет, а как учился! Одни пятерки сверху донизу, и поведение было отличное.
— Да, ты хорошо учился. — Дедушка берет миску из-под черешен и уходит в сени. Исчезает за дверью и возвращается с лукошком. — Вот сладкая клубника.
— Спасибо, но зачем же, папочка…
— Берите, берите. Специально для вас собрал. Ягодки сухонькие. Сорваны, когда роса уже обсохла. Дня три не заплесневеют.
Первой подымается мама, солнце золотит ей волосы сквозь листву черешни, мама высока, стройна, светловолоса.
— Нам пора. Извините за беспокойство. Ровно через три недели мы приедем за нашим отпрыском. Петрусь, помни об уговоре.
Следом за мамой подымается отец.
— Ну, давай простимся. — Он обменивается с дедушкой рукопожатием. — Желаю тебе доброго здоровья и выдержки. Чтобы сладить с Петром, нужны железные нервы, это факт.
Вблизи видно, что мама растрогана и взволнована расставанием, у нее дрожит верхняя губа.