Выбрать главу

— До свиданья, пан Юзеф.

— До свиданья.

Осторожно, легонько трогал Петрек рыжую шерсть, тот единственный клок на шее, торчавший из-под бинтов. Муцек лежал по-прежнему недвижимый, только чуть вздымавшиеся бока свидетельствовали о том, что жизнь в нем еще теплилась.

— Петрек, принеси воды.

Спустя минуту:

— Сбегай в лавку, внучек. Купи хлеба. Если распродан, попроси отложить для нас буханку.

Когда ароматная овальная буханка исчезла за дверцей буфета, дедушка спросил:

— Пойдешь к ребятам?

— Нет. — Петрек покачал головой. — Я должен здесь оставаться.

Надев старую шляпу, дедушка побрел к дверям, но у порога обернулся и сказал:

— Я тебя, внучек, не виню. Не злой умысел тут причина, а случайность. И от меня Муцек часто убегал, бродяга этакий. Ну, раз уж все возможное сделано, будем жить дальше. Иду полоть.

И вышел, пронзительно скрипнув дверью.

Неизвестно, долго ли просидел Петрек над спеленутым бинтами Муцеком.

— Петрек, идешь на котлованы? — В дверном проеме теснились трое Лесняков, позади них торчала голова Мариана.

— Тихо.

— Что случилось?

— Муцек болеет.

— А мы думали, что ты обиделся, — вздохнул с облегчением Лесняк-старшой. — Не сердись, Петрек, мы же пошутили. Ты свой парень, но ведь посмеяться не грех, верно?

В другой раз его бы порадовали эти извинения. Сегодня он принял их равнодушно. Всё, кроме его беды, казалось мелким и неважным, всё, даже Эля. Да, даже приди она сюда, он и то не покинул бы своего поста возле забинтованного Муцека.

— Тогда мы пойдем.

Не дождавшись ответа, мальчики исчезли также тихо и внезапно, как появились. Во всяком случае, когда Петрек вторично глянул на дверь, то увидел лишь ветки сирени на фоне голубого неба.

Вдруг Муцека забил мелкий озноб, затряслись кончики ушей. Он застонал. С невероятным усилием поднялось одно веко и блеснул глаз, мутный, налитый кровью.

— Муцек…

Видимо, он не расслышал или не понял, веко опустилось.

— Дедушка! Дедушка!

— Что случилось?

— Муцек трясется. Стонет.

— Посмотрим, что творится.

Раздвинув сжатые зубы пса, дедушка просунул ему в пасть ложку молока и приподнял его лисью морду.

— Иначе захлебнется.

— Скажи, что надо делать, я все… — Петреку не терпелось сделать для четвероногого друга что-нибудь ощутимое, важное, вместо того чтобы сидеть да глядеть. Ведь должно быть такое дело, которое по плечу лишь ему одному, Петреку. — Пожалуйста, дедушка, скажи.

— Что же мне сказать?

— Ты должен сказать, дедушка.

— Не могу сказать того, чего не ведаю. Сам гадаю, что нужно.

— Я без дела не выдержу.

Дедушка снял с головы выгоревшую шляпу, присел к столу, положив перед собой руки, испачканные землей, покрытые сеткой фиолетовых жил, корявые. Да, именно корявые, точнее не скажешь.

— Наверняка ты впервые видишь вблизи страдания и кровь. Тебя старались держать подальше от чужих бед. Марки, комиксы, футбол. Так вас теперь воспитывают. И не удивительно, что ты себе места не находишь. — Дедушка покачал головой. — Расскажи я, что мне в твои годы повидать довелось, ты бы не поверил. Иное было время. Но горе частенько таится у порога и ждет, чтобы нагрянуть. От этого никто не застрахован. Ты, к примеру, хоть когда-нибудь побеспокоился о родителях?

— А чего о них беспокоиться, если известно, что они катаются на туристическом автобусе по дальним дорогам, в неведомых краях, посещают замки, костелы, музеи, едят персики и виноград, смеются и бросают в почтовые ящики открытки с приветами.

— Вот видишь, ты даже о них не подумал, а в дороге всякое бывает. Не дай бог, авария. Думать об этом слишком много не следует, но вспоминать их добрым словом, задать себе вопрос, как они там, порой следовало бы.

— Ведь маме и папе очень хорошо.

— Разумеется, хорошо, но стоит подумать, действительно ли им хорошо.

— Зачем?

— Глупый вопрос, внучек. А может, и не глупый. Твой отец сто раз мне втолковывал: довольствуйся сегодняшним днем, вперед не заглядывай, от этих мыслей человеку одна маета. Может быть, ты во всем пошел в него? — Дедушка с хрустом сплел пальцы. — Возьмем, к примеру, того же Муцека. Бегал в свое удовольствие, каждый вечер миску каши наворачивал, молоком запивал, лаял, махал хвостом, а теперь гляди, лежит чуть живой. Кто же знал, что станет ему поперек дороги злая собака, искусает, придушит, может еще и бешеная? Так оно бывает — утром яблонька в цвету, а вечером трухлявый ствол на земле лежит.

До вечера в пасть Муцека влили еще несколько ложек молока. Дедушка выходил и возвращался, задавал корм кроликам, носил полные лейки в огород; сновал колодезный ворот, бренчало о цемент ведро.