Он ясно представил себе, как Эля выходит из-за камышей, идет к нему. Может быть, именно к этому месту, где развернулись блестящие листья кувшинок. Нет! Лучше, чтобы она вообще не приходила. За Элей может увязаться Мариан, только этого еще не хватало.
Средний Лесневский что-то поймал. Небольшая рыбка, голубоватые жабры, выпученные глаза.
— Лещ! Я тебе говорю, это лещ.
— Как бы не так! Обыкновенная плотва.
Спор решил удивший поблизости железнодорожник.
— Густера.
Рыбка была торжественно помещена в ведерко, потом туда же попала уклейка, а затем ерш, ощетинившийся своими колючками.
— Везет вам, ребята, — похвалил железнодорожник. — Жаль, что я не встал на вашем месте.
Только Петрек не поймал ничего, хотя его поплавок тоже перемещался, легко подрагивая, по поверхности воды и даже раза два погрузился в воду, но как тут удить рыбу, когда голова набита тяжелыми мыслями, которые не сочетаются ни с рыбой, ни с этим утром, ни с лебедем, в крыльях которого поет воздух.
— Что это ты, Петрек, такой снулый?
— Отстань! Никакой не снулый.
Охотнее всего он бы ушел отсюда, спрятался в тайнике, подумал о том, что ему делать, но он должен стоять на берегу и махать удочкой, а рыбы, словно почувствовав неумелого удильщика, объедали наживку с крючка. Ни разу не ощутил он тяжести на леске. Прежде чем он успевал подсечь, рыба уходила.
— Тяни, разиня! Тяни! — заорал вдруг старшой Лесняк. Его крик прозвучал в утренней тишине очень громко.
Железнодорожник осуждающе наморщился.
— Молодежь, тихо! Здесь рыбу ловят!
На этот раз удалось подсечь вовремя. В воде забурлило, конец удочки изогнулся дугой.
— За леску хватай, за леску! — кричал железнодорожник, вскочив на ноги. — Удочка сломается!
Едва он успел это сказать, как удилище сухо треснуло. Леска скользила в пальцах, разреза́ла кожу, в воде что-то бешено и отчаянно металось. Не удержать, придется отпустить. Но за леску уже схватился средний Лесняк. Рывок — Петрек как на санках съехал в воду. К ним бежал железнодорожник с подсадком в руках.
— Держи ее, ребята! Над водой! Не отпускать!
Несколько мгновений все видели ее, большую округлую рыбу, в золоте мелкой чешуи, с широкими жабрами, торчащими плавниками. А потом — как в замедленном кино — рыба зависла в воздухе и медленно-медленно соскользнула обратно в черную глубину.
— Такого карпа упустить, — сетовал железнодорожник. — Никогда бы не поверил, что здесь такие водятся. Лошадь, не рыба, шесть кило как пить дать.
Пальцы Петрека была разрезаны леской, словно ножом. Лишь теперь он почувствовал боль и кровь, капающую в рукав.
— Ну, брат, ты отличился. Беги домой, нечего тебе здесь делать.
Другие рыбаки оставили свои удочки и, сгрудившись над листьями кувшинки, толковали об огромном, чуть было не выловленном карпе, и о рыбах вообще.
— Что ты опять натворил, внучек?
— Я тянул большую рыбу.
— Как же ты теперь ложкой будешь работать? Сейчас промоем перекисью…
Видно было, что дедушка не очень-то верит в большую рыбу и не знает, сердиться ему или сочувствовать.
Муцек встал со своей подстилки и, приволакивая больную лапу, подошел к Петреку.
— Жалеет тебя, умная собака.
— Ой, как саднит! Не могу терпеть!
— Потерпи. Поболит и перестанет.
И в самом деле перестало.
То ли из-за утреннего купания (рыба здорово искупала Петрека, втянула его в воду по пояс), то ли из-за порезанных рук Петрека начало знобить. Это было неплохо. Его напоили отваром малины, накрыли одеялом, и он мог перестать думать о том, что будет, когда он встретится с Элей. Он просто не встретится с ней, и делу конец. Он болен.
Перед обедом прибежали Лесневские, в их рассказах карп превратился прямо-таки в акулу, в самую большую рыбу, которую когда-либо кто-нибудь видел.
— Я упал, а Петрека затянуло в воду. Как она шлепнула хвостом, брызги на весь луг полетели, страшно было смотреть. Такую и папа бы не вытащил, может быть, вдвоем, а один точно нет. Ну прямо чудовище, пан Каминский говорил, что под тридцать кило весом.
— Рыба в воде очень сильная. Петрек ее уже почти вытащил, только крючок не выдержал. Разогнулся, как будто он из масла, а не из железа.
По этим рассказам получалось, что Петрек совершил нечто необыкновенное.
Интересно, что сказала Эля, когда ей стало известно, что Петрек почти поймал самую большую рыбу, о которой когда-либо слышали в округе. Это что-нибудь да значит — иметь на крючке такое чудовище! И вообще, знает ли она, как Петрек порезал себе пальцы леской?