Выбрать главу

Но об этом Лесневские не проронили ни слова, хотя не преминули сказать, что, по мнению Мариана, это вовсе не карп, а линь. Дядя Мариана тоже однажды поймал линя.

— Ты полежи спокойно. (Столбик ртути в термометре показал только тридцать шесть и девять.) Я бы пошел помочь пани Михалине, да боюсь тебя одного оставить, еще чего-нибудь накуролесишь или простудишься.

— Я полежу, — пообещал без особого желания, но и без неудовольствия Петрек. Ведь если он должен лежать, то он не может вечером пойти к котловану. Это каждый поймет. Даже Эля.

Муцек ходил по комнате, постукивая когтями. Смешно он выглядел: шапка бинтов на голове, поджатая лапа, облезшая шерсть на спине. Он щелкал зубами на надоедливых мух, принюхивался.

Казалось, он что-то искал, а может быть, только проверял, что изменилось за время его болезни. Иногда он оглядывался на Петрека, ему не нравилось, что тот лежит в постели солнечным летним днем.

После раздумья Муцек решил переступить порог. «Лежи себе, если хочешь, — говорил его взгляд, — я еще слабый, но все-таки пойду погулять».

Конечно, сейчас Муцека понесет за калитку — стоит только залаять на него старому Люксу, который за многие годы был то другом, то врагом, в зависимости от обстоятельств. Или, что еще хуже, взбредет ему в голову напиться воды из ведра — он всегда любит взобраться передними лапами на край колодца, или…

Забывая об обещании, данном дедушке, Петрек босиком выскочил следом за собакой.

— Можно? — За калиткой стояла Эля в самом нарядном своем платье.

В первый момент Петрек подумал, что он бредит, но нет, там, за штакетником, в самом деле стояла Эля Лесневская, настоящая Эля, и спрашивала, может ли она войти.

— Можно, — ответил он и, совершенно забывая о пижаме и босых ногах, смотрел, как Эля Лесневская идет от калитки к крыльцу по аккуратно расчищенной дорожке.

— Ах, как тут красиво! Какие хорошенькие кролики. Трусь, трусь. — Она просунула сквозь сетку свекольный лист. — Самые красивые вот эти пушистые, с красными глазками.

— Ангорские.

— Достань мне одного.

Она гладила большого белого зверька, его уши, украшенные пушистыми кисточками на концах.

Кролик недоверчиво поводил носом, удивленный этой неожиданной лаской.

— Осторожно, а то оторвешь.

— Да я знаю. У нас тоже есть кролики, только обыкновенные. Пестрые.

Похоже было, что она пришла только посмотреть на кроликов. Она стояла и стояла у клетки, и Петрек стоял вместе с ней, босиком и в пижаме.

— А эти как называются?

— Бельгийские.

— Кажется, что им шкурка велика. Смешные.

— А вот это венские.

— Тоже очень красивые.

— Я делал с дедушкой клетку. — Молчание становилось невыносимым, и нужно было обязательно что-то сказать. — В прошлом году…

— Мой папа тоже говорил, что сделает клетку.

— Он может прийти и посмотреть.

— Я скажу ему.

На этом разговор окончательно оборвался. Быть может, если бы Эля вспомнила о письме и о встрече, было бы ясно, о чем говорить, но она делала вид, что ничего об этом не знает.

— Янек рассказывал, что ты тянул рыбу.

— Да.

— И она была очень большая.

— Большая.

Она как-то украдкой посмотрела на его забинтованные руки… А может быть, и не посмотрела, потому что она не глядела на Петрека, а Петрек не глядел на нее.

— Ну, я ухожу.

И когда она сказала, что уходит, произошло что-то странное. Петрек вдруг почувствовал, что знает, что надо сделать, чтобы она еще не уходила.

— Подожди, я нарву тебе цветов.

Он почти притащил ее к садовому забору. Эля коротко вздохнула:

— Ой, мамочка! — и замерла.

— Видишь?

— Вижу.

Калитка была заперта, но это не имело значения, они уже были по другую сторону ограды, среди душистых многоцветных кустов, в аромате роз, в гудении пчел. Секатор, нужен был секатор, но Петрек, совершенно забыв о нем, ломал забинтованными пальцами стебли пионов, лилий, выдирал пучками гвоздики, опустошал кусты роз, оставляя грустно поникшие, измочаленные побеги.

— Держи. Это тебе.

— Слишком много. Не рви больше.

— Нет, я еще нарву.

Охапка цветов становилась все тяжелее и тяжелее.

— Петрусь, хватит!

— Не хочешь розовых?

— Хочу.

— Держи!

Наконец и Петрек посчитал, что хватит. Не оглядываясь на сад, он помог Эле перелезть через забор. Цветы она перенести не могла и перебросила их на другую сторону.

— Посмотри, сломались. — Эля огорченно поднимала печально поникшие головки пионов, розы с облетающими лепестками, помятые лилии. — Какая жалость.