— Были бы карты, сыграли бы в шестьдесят шесть.
— Лучше в тысячу.
— Можно в тысячу. Но я бы сыграл в подкидного.
— Во что?
— В подкидного.
— Детская забава, — зевнул Мариан. — Еще окунемся?
Почти вся поверхность котлована кишит купающимися, не найдешь свободного места.
— Надо подождать.
Возле них остановился железнодорожник и, поразмыслив, размотал леску с удилища.
— Чур, не буянить, молодые люди, — предупредил он. — Рыба любит тишину.
Ребята засмотрелись на поплавки. Когда кто-нибудь подплывал слишком близко, железнодорожник вскрикивал:
— Не пугайте рыбу!
Поплавок неподвижно маячил на воде, наконец, мелко задрожал, подпрыгнул.
— Подсекайте, — зашептал Славек.
Не горит, — тоже шепотом ответил рыболов, но подсек, на крючке затрепетала рыбешка, уклейка, с палец. Железнодорожник отцепил ее, бросил в сетку и снова поплавок заколыхался на воде.
— На пшеницу ловите?
— Да, а что?
— А мой дядя только на тесто.
— Надо знать, когда на тесто, когда на пшеницу, — назидательно проговорил железнодорожник. — Рыбу надо удить умеючи, сама не поймается. Сноровка нужна.
Поскольку рыбы почему-то обходили крючок, терпеливо мокнущий в воде, мальчишки начали подталкивать друг друга, понарошку, шутя, потом все больше, уже всерьез.
— Тихо, ребята, иначе удилищем попотчую!
Наконец Мариан отошел и словно невзначай остановился возле девчонок. Они подбрасывали пригоршни гальки так ловко, что камешки почти нельзя было разглядеть.
Мариан, видимо, что-то сказал, так как девчонки завизжали от возмущения, но вскоре утихомирились, и он присел рядом с ними на корточки, то ли как зритель, то ли как участник игры.
— Пойдем к нему?
— Ты что? Стал бы я играть с девчонками! — вполне искренне возмутился Петрек. Теперь, после купания, золотоволосая (какая там золотоволосая — рыжая!) была ему совершенно безразлична и ее пискливые подружки также. Просто удивительно, что Мариан любой ценой хочет втереться в эту визгливую компанию, охота ему тратить время впустую. — Мне пора домой.
Когда Петрек взялся за велосипед, Эля, не глядя, бросила через плечо:
— Мог бы и оставить. Мне неохота топать пешком.
Она сказала это так, словно ничуть не сомневалась, что Петрек оставит ей велосипед, и даже не взглянула, подчинился ли он ее требованию или нет.
Крутя руль, он долго петлял среди отдыхающих на траве вокруг котлована, объезжал аккуратно сложенную одежду и сумки, невесть чем набитые, пока наконец не выбрался из хаоса и ощутил под колесами гладко вытоптанную дорожку.
— Где ты был?
Какую-то секунду Петрека подмывало малодушно солгать, поведать дедушке удивительную историю о встрече с новым таинственным другом, круглым отличником, самой подходящей для него компанией на время каникул, но вопреки себе чистосердечно признался:
— Был у Лесневских, потом на котлованах.
Брови дедушки вытянулись в одну линию, необыкновенные брови, клочковатые, совсем белые, похожие на птичьи перья.
— Забыл о разговоре с отцом? Он запретил тебе ходить на котлованы и к Лесневским.
— А ты, дедушка?
— Я это я.
— Запрещаешь?
— Не то чтобы запрещаю, а не одобряю, вот что. Отца надо слушаться. Отец знает, что запрещать.
— А чтобы я делал, если нельзя ни к Лесневским, ни на котлованы?
— Всегда бы что-нибудь нашлось. — Мелкие морщинки лучисто и весело сбежались у глаз. — Скучает только глупец или плохой человек. — Тут дедушка вздохнул и добавил: — Ведь я тебя ни привязывать, ни запирать в чулане не стану.
Дедушка явно одобрял в душе дружбу Петрека с семейством Лесневских и, кроме того, считал, что купание в котлованах не угрожает никакими страшными последствиями. Но это вовсе не означало, что кто-либо мог высказать вслух мнение, противоречащее мнению отца.
— Когда Муцек вернулся, я сразу понял, что ты засиделся у Лесневских. Впрочем, он сказал мне это.
Неизвестно — в шутку или всерьез рассказывает дедушка о разговорах с Муцеком, лучики морщинок дрожат от сдерживаемого смеха.
— Он сердится. Ведь ты обещал ему купание. Наверняка вовсе к тебе не подойдет. Упрямый пес, разве что извинишься перед ним.
И действительно, Муцек залез под дедову кровать, виднелся только кончик рыжего хвоста.
— Ну, проси прощения, коли сумеешь.
Тщетно гладил Петрек пушистую шерстку и обещал Муцеку поход с утра на котлованы, пес каменел от гнева и возмущенно отворачивался.
— Оставь его, внучек, уж если заупрямился, то — напрочь. Мой руки и садись к столу. Как-нибудь поладите.