- Брось, брось... - ухмыльнулся рыжий. - Он протянул военкомам свою мясистую большую руку и пробурчал: - Верхотурский. - И оба военкома одновременно кашлянули, одновременно скрипнули стульями, переглянулись и значительно подмигнули друг другу.
Потом пришла в столовую добрейшая Марья Андреевна и, узнав, что Верхотурский - товарищ мужа по гимназии, вскрикнула, точно ее кто-то ущипнул, и заявила, что, пока Верхотурский не поест, не выспится на мягкой постели, она его не отпустит. Ночевал он в одной комнате с мальчиками - так звала Марья Андреевна военкомов.
Утром к ним зашел доктор; он был в мохнатом халате, на его седой бородке блестели капельки воды; щеки, покрытые фиолетовыми и красными веточками жилок, подергивались.
- Город занят польскими войсками, - сказал он.
Верхотурский посмотрел на него и рассмеялся:
Ты огорчен?
- Ты понимаешь ведь, о чем я говорю, - сказал доктор.
- Понимаю, понимаю.
- Вы бы могли переодеться и уйти, может быть это будет лучше всего, черным ходом, а?
- Ну нет, - сказал Верхотурский, - если мы уйдем сегодня, то попадемся, как кролики, на первом же углу. Сегодня мы не уйдем и завтра, вероятно, тоже не уйдем.
- Да, да, может быть, ты и прав, - сказал доктор, - но, понимаешь...
- Понимаю, понимаю, - весело сказал Верхотурский, - я, брат, все понимаю.
Они стояли несколько мгновений молча, два старых человека, учившихся когда-то в одной гимназии, и смотрели друг на друга. В это время вошла Марья Андреевна. Доктор подмигнул Верхотурскому и приложил палец к губам.
- Доктор вам уже сказал, что у нас вы в полной безопасности? спросила она.
- Именно об этом мы сейчас говорили, - сказал Верхотурский и начал смеяться так, что его живот затрясся.
- Клянусь честью, ты меня не понял, - сказал доктор, - я ведь думал...
- Понял, понял, - перебил Верхотурский и, продолжая смеяться, махнул рукой.
И они остались в комнате, уставленной мешками сахара, крупы и муки. На стенах висели венки лука, длинные связки коричневых сухих грибов. Под постелью Верхотурского стояло корыто, полное золотого пшена, а военкомы, подходя к своим дачным складным кроваткам, ступали осторожно, чтобы не повредить громадных глиняных горшков с повидлом и маринованными грушами, стеклянных банок с малиновым и вишневым вареньем. Они ночевали в комнате, превращенной в кладовую, и, хотя комната была очень велика, в ней негде было повернуться, ибо Марья Андреевна славилась как отличная хозяйка, а доктор имел большую практику в окрестных деревнях.
II
- Положение хуже губернаторского, - сказал Фактарович.
- Да, хуже, - подтвердил Москвин.
Фактарович подошел к окну. Площадь была пуста.
- Как много камней, - удивленно пробормотал он и спросил: - Что же делать?
- А я почем знаю? - ответил Москвин.
- Продолжать шахматное состязание, - предложил Верхотурский.
- Вам смешно, - сказал Фактарович, точно Верхотурский был в лучшем положении, чем он и Москвин.
- Пожалуйста завтракать! - крикнула в коридоре Марья Андреевна.
Они пошли в столовую. Москвин посмотрел на стол: белый хлеб, масло, мед, повидло, большая кастрюля сметаны, на блюде в облаке пара высилась гора лапши, смешанной с творогом, в глубоких тарелках редька, соленые огурцы, кислая капуста.
- Э, как-нибудь, - крякнул Москвин и сел за стол. Он первым справился с лапшой, и Марья Андреевна спросила:
- Вам можно еще?
- Большое спасибо, - сказал он и ударил под столом ногами.
- Большое спасибо - да или большое спасибо - нет? - рассмеялась Марья Андреевна и положила ему вторую порцию,
- Если можно, я тоже съем еще, - сердито сказал Фактарович и подмигнул шумно глотавшему и почему-то очень смущенному Москвину.
В столовую вошел длиннолицый мальчик в очках, лет четырнадцати-пятнадцати. К груди он прижимал толстую книгу в блестящем желтом переплете.
- А, Коля, - сказали одновременно Фактарович и Москвин.
Мальчик пробормотал:
- Здравствуйте.
После этого он споткнулся и, садясь, так загрохотал стулом, что Марья Андреевна вскрикнула.
Мальчик ел, глядя в книгу, и ни разу не посмотрел в свою тарелку...
- Вы не боитесь, юноша, угодить себе вилкой в глаз? - спросил Верхотурский.
Мальчик мотнул головой.
- Ах, это несчастье! - сказала Марья Андреевна. - У меня сердце обливалось кровью, пока я привыкла.
- Доктор, доктор, - закричала она, - завтрак давно простыл! - и, обращаясь к Верхотурскому, сказала: - Вы поверите, за тридцать лет не было случая, чтобы он пришел вовремя к столу. Вечно приходится по десять раз подогревать и носить из кухни в столовую. Прислуга его ненавидит за это.
В дверях показался доктор.
- Иду, иду, иду... Помою руки и моментально сажусь за стол.
Москвин и Фактарович рассмеялись.
- Да, - сказал Москвин - мы здесь четвертый день, и каждый раз доктор говорит: "Помою руки и сажусь обедать" - и уходит на час.
Но на этот раз доктор пришел вовремя. Он вошел стремительной походкой, откинул ногой завернувшийся угол дорожки, сорвал листочек с календаря, щелчком сбил осколок яичной скорлупы, поднял с полу бумажку и бросил ее в полоскательницу. Садясь, он ущипнул мальчика за щеку и спросил:
- Ну, как дела, будущий Лавуазье?
Коля, продолжая смотреть в книгу, сказал:
- Глупо.
- Ну так вот, - сказал доктор, потирая руки от предстоящих удовольствий вкусного рассказа и еды. - Ну так вот, могу вам сообщить все новости.
Здесь, в столовой, он смотрел на своих непрошенных гостей с радушием и любовью, так как больше всего в жизни он любил рассказывать во время еды.
Он очень обижался, когда жена, перебивая его, говорила:
- Ешь, ешь, ты меня замучишь этими историями про царя Гороха.
Теперь, радуясь слушателям, он принялся рассказывать. в городе польская кавалерия, по улицам ездят патрули, возле здания городской управы стоят четыре пулемета, у поляков колоссальнейшая артиллерия, танки, в город они придут к вечеру; это основные силы второй армии.
- Ешь, пожалуйста, уже два раза подогревают тебе завтрак. И когда доктор попробовал рассердиться, Марья Андреевна сказала умоляющим голосом, которого он особенно боялся: - Как тебе не стыдно говорить людям, поневоле живущим в твоем доме, вещи, которые им тяжело слушать? Неужели ты не понимаешь!
Верхотурский поднял голову, поглядел на Марью Андреевну, а Коля крикнул:
- Стыдно, стыдно! - и, схватив книгу, выбежал из столовой.
Доктор поднес руки к вискам и, обращаясь к Верхотурскому, сказал:
- Вот, в собственной семье.
После завтрака доктор надел на рукав перевязь с красным крестом и собрался на визиты.
- Не могу сидеть минуты без дела, - сказал он, - в любые бомбардировки хожу к больным, и черт меня не берет.
В коридоре он долго внушал Поле, что разговаривать с больными следует держа дверь запертой на цепочку и, прежде чем впустить кого-нибудь, нужно позвать Марью Андреевну.
- Ты говори: "Я без хозяйки никого не впущу", - понимаешь ты?
- Та понимаю, боже ж мий, чи я зовсим дурная? - отвечала Поля.
- Никто не говорит, что ты зовсим дурная, а я только объясняю, чтобы ты хорошенько все поняла; кто бы ни просил впустить его, что бы он ни говорил, ты отвечай: "Я без хозяйки никого не впущу". И сейчас же иди за Марьей Андреевной, понимаешь?
Поля молчала, и доктор сердито спрашивал:
- Чего же ты молчишь, неужели не понимаешь?
Марья Андреевна сказала, что Москвину следует надеть докторские брюки, ибо в галифе он выглядит подозрительно.
- Но вообще, можете не беспокоиться, - с гордостью проговорила она,доктор настолько уважаем, что никто не осмелится прийти с обыском в нашу квартиру.
Она ушла хлопотать по хозяйству, а Верхотурский и военкомы остались в столовой.
- Помыть, что ли, посуду? Скука смертная, - сказал Москвин и, пощупав свой живот, покачал головой.