И, наконец, запустили трек. Зал погрузился во тьму, а потом бесстрастный голос прорвал пространство, отражаясь эхом о невидимые стеклянные стены.
Рипер откинулся чуть назад, легко помещая свой корпус в полуподвешенное, летящее состояние, развел руки, словно очерчивая купол и упал на колено. А дальше происходящее не подавалось описанию, разве что в сухих терминах танцевальных движений и фигур. Транс, джампстайл, шаффл и степ – все вместе получилось настолько органично, настолько естественно, будто бы ни одно из движений не могло быть отдельно, только в связке, только продолжением другого.
Фигура выступала из мрака, ее разрезали цветные лучи, подсвечивали белоснежную кожу, вспарывали белую ткань. Леденящий свет сменялся пламенем, целым пучком огненных отсветов. Парень падал в бесконечную тьму вселенной, разбитую взрывами перворожденных цветных звезд. В эту минуту он казался ненастоящим, сотканным из матового блеска луны, сверхчеловеком бредущим по тропам, невидимых смертным..
Как будто ожесточенный порыв ветра трепал его одежду, как будто бы мрак пытался пожрать его сияющее существо, чье движение имело неземную пластику, легкость и правильность.
Никто не мог тягаться с Сиднеем. Никто бы не смог понять, почему это выступление было лучшим.
Его движения опережали настроение мелодии, он танцевал с такой страстью, с таким вдохновенным порывом, будто бы это его последний шанс, последняя возможность вдохнуть атмосферу непереносимого восторга и совершенства, которые окружали его. Ему не хотелось ни замедляться, ни уменьшать свой напор: он не просто демонстрировал, что умеет, он вкладывал все, что имел в своей душе, что долго хранил для себя. И эта волна силы и непоколебимого покоя захлестывала, увлекала нечеловеческой грацией и легкостью. Он делал «джамп», и время замедлялось, позволяя ему замереть в переплетении лучей, почувствовать содрогание зала, прорваться сквозь завесу непонимания и равнодушия.
"Снежная королева", Клер, смотрела на парня и щемящее чувство восторга переворачивало ей душу. Она не могла оторваться, не могла удержать кипучих эмоций, которые принимали форму холодного жара, до легких слез, до болезненного сосредоточения. Никогда прежде ей не удавалось испытывать такое всепоглощающее чувство, и его вызывал человек, которого она считала жалким!
Именно это превращение, из скучного и медлительного фрика в нечто невероятно яркое, живое и совершенное, особенно озадачило ее. Она уже не считала это диссонансом. И не могла воспринимать одну часть вне другой.
Музыка оборвалась, оставив после себя кусочек эха. Снова включили лампы, и волшебство мгновения развеял банальный свет прожектора. Выступление закончилось, сменились участники, а Клер не могла прийти в себя. В голове было поразительно пусто и легко, как будто ничего важного, существенного не было ни вчера, ни год назад, ни десять, и уж точно не будет через минуту или две.
Лим уже прилично нагрузился, когда на горизонте появилась хорошенькая блондинка, вся в розовом, лиричная до беспамятства. Она так ловко маневрировала в толпе, будто шла по островкам в бушующем море. Тонкие руки с массивными серебряными браслетами были нежны и прелестны, и парень был окончательно сражен.
— Была ни была, — пробормотал он и принялся догонять стройную платиновую блондинку.
Красавица долго отказывалась от такой «чести», запустила даже пару колкостей в адрес настойчивого поклонника, предупредила, что не одинока, но Лим не верил, что кто-то может соперничать с ним.
Все возможно бы и кончилось обычным злословием между неприступной красавицей и пьяным надоедой, но девушкой оказалась Клер, а Сидней, разгоряченный танцем, выйдя из-за кулис увидел то, чего не должен был.