Повернулась, что бы идти, и тут же уткнулась носом в чью-то грудь.
— Привет, лапочка.
Парня, что стоял рядом можно было спутать либо с моделью, либо с пидарастом. Длинные, пепельного цвета волосы, безупречно уложенные, мягкие и гладкие на вид, черная рубашка и брюки, кольца на пальцах и туфли с изящными носами. Он был поразительно красив, причем, нечеловечески, так что, вероятно, у него не было отбоя от девчонок.
— Прости, я спешу..,— не стала выяснять, по какой причине он стоял так близко. Если бы не была поглощена своими мыслями до такой степени, что вылетела из реальности, обязательно бы учуяла тонкий запах его парфюма.
— А я не задержу надолго..,— не медля, согласился парень, разглядывая меня с тем упорством, с каким изучают понравившуюся вещь. — Знаешь, кто я?
Знала, видела. Старшеклассник, глава местной банды, вернее группы таких же учеников, как он сам. О нем ходит много слухов, тех самых, в которые и верить было глупо, а поскольку я никогда не интересовалась подобными вещами, то и не прислушивалась к ним.
— Нет, мы разве знакомы? — Сжав губы и чувствуя себя ровно так же неуютно, как тогда наедине с Кэлумом в темном коридоре, начинаю изыскивать возможность слинять как можно скорее.
Парень плотоядно улыбнулся одними лишь губами, словно мой ответ разочаровал.
— Давай, это исправим. Теодор Бастара,— он протянул изящную ладонь с длинными пальцами и терпеливо ждал, когда я ее приму.
— Мне это не нужно, — холодно заметила я, игнорируя протянутую руку, которой и касаться- то было почему-то страшно. Утонченность этого субъекта была зашкаливающее неприятна.
— Это верно, — непринужденно махнул головой длинноволосый, ни капли не смутившись моего поступка, — тебе это не нужно, потому что у тебя нет проблем, с которыми ты могла бы не справиться. Но если они возникнут, просто приходи. Мы поможем тебе, а ты поможешь нам, в качестве благодарности.
Я нахмурилась, пытаясь прочесть в его лице смысл сказанного. А он определенно был. Что ему нужно?
— Тогда я могу идти, поскольку проблем у меня, в действительности, нет..,– отозвалась я, когда уже молчать было подобно тупости. Что-то для себя выяснять с этим парнем, я не хотела.
— Конечно, как видишь ты свободна, — тут Теодор спокойно и даже светло улыбнулся, отступив на пол шага и позволяя мне таким образом продолжить путь. Поправив сумку на плече, «раскланявшись», я спешно удалилась, пообещав себе, что никогда ни за чем не приду к этому странному, холодному парню..
Причина седьмая
Он никогда не пытался всматриваться в других, поскольку вообще не умел серьезно воспринимать людей. Он не считал их ни соперниками, ни конкурентами, лишь досадным звуковым сопровождением, фактором, способным нарушить его покой. Но она отвергла его и это, неожиданно, вызвало непонятную ярость. И вот, он вынужден, бороться и отстаивать эфемерное что-то. В частности, добиваться власти и любви.
Кэлум шел по коридору и случайно бросил взгляд в сторону двора, что был виден, как на ладони, из целой вереницы оконных рам, высоких и округлых, как лоджии особняков, и увидел ее. И она заняла все мысли властно и мгновенно, как образ, как наваждение.
Парень не был готов противостоять. Он просто подошел к окну, не думая и не решая, не контролируя себя.
Диквей видел, как она стояла у клумбы, скрестив руки на груди, выражая всей своей позой беспокойное ожидание, смешанное с недовольством. Ее волосы нежно-розового оттенка казались очень легкими, а чистая кожа не была обезображена косметикой. Она была такой настоящей среди этих ненастоящих людей, что захватывало дыхание.
Еще ничто в его жизни не было таким… интересным, таким необходимым его сознанию, как эта девушка. Нет, как эта девчонка, потому что она не была ни взрослой, ни сколько-нибудь похожей на тот идеал, который рисуют богатые люди себе и своим детям. Она не была похожа даже на идолов поп-культуры, о которой Кэлум ничего не знал, он только понимал, что не найдет вторую такую ни в библиотеке, ни в караоке баре, ни в клубе, ни в классе. Не встретит на улице, не столкнется в магазине, не увидит по телевизору, даже если бы он смотрел его.
Он чувствовал себя картонным, собранным из искусственных материалов, когда она, далекая и малопонятная, дышала теплом, была самой жизнью, отчего-то очень светлая, яркая и нежная.
Кэлум, еще вчера не знал ее имени, в каком она классе, что она любит и зачем ударила его. Он находил ее в толпе, смотрел на нее, думал о ней, будто говоря себе и ей: у нас достаточно времени. Я еще скажу тебе все, спрошу тебя обо всем, я заставлю тебя быть моей.
Желание обладать было сильным, вторым сильным, с самого раннего детства. Когда-то давно, будучи совсем маленьким, Диквей, равнодушный и пассивный, учил иностранный, мало нужный ему тогда. Эта было прихотью матери, женщины, которую Кэлум-младший никогда не любил, подчиняясь, очевидно некой наследственной «нелюбви», ведь и отец не любил его мать. Почти всегда, обращаясь к нему, она не называла его по имени, а просто, каким -то неодушевленным словом, - Ребенок.
К ним пришла молодая женщина, с европейскими чертами лица и теплыми карими глазами. Она не имела детей, хотя любила их больше жизни, и на краткий момент сам Диквей был согрет ее любовью. Он сам не заметил, как привязался к ней, стал с ней ласковым и даже добрым. Из-за нее он полюбил животных, как и все дети его возраста, стал улыбаться и смеяться, только потому, что она очень хотела отогнать мрачную серьезность такого одинокого и замкнутого ребенка.
Диквей уже не помнил ее имени, не помнил, почему его отец рассчитал ее, но эта женщина оставила в нем тоску. Он сильнее всего на свете хотел вернуть ее, хотел, чтобы она принадлежала только ему, разговаривала только с ним, заставляла улыбаться только его. Она была настолько иной, настолько не его семьей, которую мальчик скрыто ненавидел, что ему вконец разонравилось все остальное, что окружало его— игрушки, книги, люди.
Годы стерли этот случай из его памяти, но равнодушие так прочно поселилось в самом его характере, что он уже не помнил своей перемены и ее причины.
Эта розоволосая девушка напомнила ему о том желании обладать. И теперь, когда он стал старше и сильнее, когда его воля возросла, он решил, что не отступит ни перед чем. В его жизни, в его окружении появился смысл.