Она не замечала его, не интересовалась его унылой жизнью, но эта преграда манила Рипера еще сильнее. Для себя он не считал это чем-то отвратительным, наоборот это был единственный действенный способ чувствовать себя живым, чтоб мир вокруг трещал по швам, натягивался звонкой нитью-струной, и звучал эхом.. Любя неприступную Клер, он выражал свое желание быть защищённым. Виктим - всегда провокатор. При этом сильный провокатор, вот только под гнетом трезвой, расчетливой силы полный комфорт для него и возможен.
************************
Даниэль Лайтинг
В течение недели странные взгляды окружающих, показательная тишина после инцидента, беспокоили меня. Я неизменно ходила на уроки и тренировку, встречала привычное равнодушие и показательные издевки, но странное предчувствие неприятностей не отпускало. Нормально ли, накинуться в коридоре академии на старшекурсника, и прокричать ему в лицо, что он подлец, каких мало. Что даже ему не позволено безнаказанно развлекаться в школьной душевой с беззащитными, слабыми девушками.
Но сладкая жажда мести за Стеллу, которая в общем-то, ни о чем таком меня не просила, а наоборот требовала обо всем забыть, заставила воплотить задуманное как можно скорее и выбить из этого самодовольного парня спесь. Аристократ хренов!
Сразу после произошедшего, пару раз я видела Кэлума издалека, когда он и его друзья куда-то шли или наоборот, откуда-то возвращались. Один раз Диквей даже взглянул на меня, причем его взгляд был безошибочно адресован мне, но я не могла понять, что он означал — слишком холодный и какой- то расчетливый. И это мне абсолютно не нравилось. Потому что когда прошел внутренний резонанс, мой поступок с пощечиной, уже не казался таким правильным. И я до сих пор не могла разобраться, каким образом этот парень позволил себя ударить, а после — безнаказанно уйти.
Мы с сестрой были сиротами. Соля — младшая, но, родись она на несколько лет раньше, старшей в семье все равно бы считалась я. Учились мы в одной академии закрытого типа, где практиковали усиленные образовательные программы и экспериментальную спортивную подготовку. Любой, кто хотел попасть в систему элитарных знаний, должен был выложить космическую сумму, но не все дети зачислялись сюда из-за денег. Вундеркинды нередко выигрывали гранты и оказывались в стенах закрытой школы, получая тем самым золотую путевку в жизнь. За их проживание и обучение невольно платили богачи, а одаренные ученики повышали престиж заведения оценками и наградами, привлекая новых клиентов с толстыми кошельками. Так и процветал этот бизнес.
На первый взгляд у нас с сiстер, не было особых талантов, а значит и особых причин, чтобы учиться в таком респектабельном месте. Правда, я отличалась неплохими спортивными данными: была в числе первых в легкой атлетике и волейболе. Благодаря длинным и сильным ногам выполняла невероятные прыжки в длину, достойные олимпийского резерва, а мои подачи, были в прямом смысле «сногсшибательными», что делало неплохим игроком в женской волейбольной сборной на местном уровне. Ко всему прочему, я обладала нечеловеческим упорством и самодисциплина была на высоте, что тоже послужило неплохой рекомендацией для руководства академии.
И все же учеба в элитной академии каждые полгода висела на волоске. Знания давались мне с трудом, из-за чего я нередко оказывалась в самом хвосте рейтинга успеваемости. И только из-за того, что на спортивной площадке я творила чудеса — все еще не вылетела от сюда и по-прежнему получала стипендию.
Что касается школьной жизни и друзей, у меня с этим никак не клеилось. Я была жутко непопулярна в своем классе, и при этом, спроси меня, почему — не нашла бы ответа. Просто к таким, как я, всегда относятся с прохладцей, если не с презрением. Одной из причин, вероятно, было то, что дети из обеспеченных семей всегда и во все времена недолюбливали тех, кому не доставало денег. Эта смесь чувств из гадливости и жалости, а также ощущения собственной исключительности и превосходства, читается в тоне тех, кто привык сорить деньгами и полагаться на семейный авторитет. Золотая молодежь предпочитала выбирать себе друзей по рангу, и если позволяла кому-нибудь из простых смертных войти в круг знакомых, то делала это с таким видом, будто бросала нищему мелкую монету. Такого отношения я не могла стерпеть.
Гордая, несгибаемая, я не желала ни милостей, ни покоя и просто не могла не привлечь внимание своим упорным пренебрежением к устоявшейся иерархической системе: деньги правят, а все, кто не согласен, отправляются на самое дно маленького школьного общества. Любая, слишком яркая, сильная девушка невольно была «выскочкой» просто потому, что была собой. И чтобы я ни предпринимала, любое мое решение, любое действие оказывалось вызовом, оскорбительным высказыванием, брошенным в лицо тем, кто привык жить в иллюзии собственного превосходства.