Он присел на скамейку и потёр лоб ладонью. Что это было-то? Забота? Упрёк?..
И, право слово, зачем настолько топорно хитрить и специально ошибаться, если просьбу задержаться можно было озвучить хоть до тренировки, хоть во время перерыва? Чего он хотел? Проверить реакцию?
Догадывается?..
Персиваль в который раз жёстко прикусил изнутри щёку и медленно выдохнул. После. Всё — после. После тренировки, разумеется. Когда они останутся, судя по всему, наедине. И ещё предстоит выслушать… нечто. И наверняка придётся что-то отвечать.
Впрочем, чего Ньют не умел никогда, так это притворяться. И если бы разговор им предстоял неприятный, то вряд ли бы он стал смеяться, запрокинув голову, широко улыбаться, сидя на корточках, и вообще вести себя… как-то даже чуть дружелюбнее обычного.
Значит, надо настроиться на лучшее. Не на самое лучшее, конечно, но точно не на ссору.
Кое-как успокоив себя, Персиваль поднялся на ноги — и вовремя: к бортику как раз подъезжала Тина:
— Мы сейчас докрутимся до тошноты, честное слово. Может, поддержками заняться, а?
Ньют и Куини, явно услышав её слова, вышли из вращения и остановились, причём немедленно разойдясь на приличное расстояние. Персиваль секунду подумал, решил не заострять на этом внимания и медленно кивнул:
— Давайте. Помните, какие в первую очередь?..
— Естественно! — Тина возмущённо сверкнула глазами, Ричард за её спиной кивнул, Куини вздёрнула носик, Ньют только улыбнулся.
— По вращениям вашим пока придраться не к чему, — заговорила стоявшая недалеко Серафина. — Разве что…
— Мы уже поговорили, — неожиданно для себя перебил её Персиваль. — Здесь… не о чем волноваться.
Она вскинула брови, но промолчала и лишь повела головой.
Тина, тряхнув волосами, вернулась к Ричарду, и они отправились к дальнему бортику, чтобы пары не мешали друг другу.
Персиваль жёстко приказал себе не думать о глупостях и делать свою работу. В конце концов, поддержки — одни из самых травматичных элементов, и не следить за их выполнением он просто не мог.
Хорошо ещё, в нём не поднимала голову какая-нибудь идиотская ревность при виде того, как Ньют подхватывает Куини за талию. Это было бы настолько глупо, отвратительно, непрофессионально и попросту недостойно, что он бы долго ещё на себя злился.
…Какое-то время ребята отрабатывали элементы, потом пришёл черёд разбора ошибок, после которого все начали расходиться. Это было уже так заведено: тренировки чаще всего этим и заканчивались.
Персиваль сидел за столом в тренерской, уткнувшись невидящим взглядом в ноутбук, на котором зачем-то вызвал программу нарезки мелодий — на кой чёрт-то: он сам ей не пользовался, не умел, да и всю музыку своим подопечным они с Серафиной подобрали такую, что в нарезке она не нуждалась. Идеально соответствовала требованиям — и по времени звучания, и по аранжировкам, и…
— Персиваль?
Ньют стоял на пороге — кажется, вышел вместе с остальными только затем, чтобы вернуться. Персиваль закрыл программу, выключил компьютер и встал:
— О чём ты хотел поговорить?
Ньют, как-то ухитрившись улыбнуться задорно и при этом чуть застенчиво, помотал головой:
— Не поговорить. Попросить.
В горле решительно пересохло. В конце концов, борьбу с собственными чувствами Персиваль проигрывал безнадёжно, а они с Ньютом сейчас находились только вдвоём, в не самой, мягко говоря, большой в мире комнате, и…
— Я тебя слушаю, — к собственному изумлению, это получилось произнести вполне спокойно и даже мягко. Ну, хоть что-то.
Ньют шагнул из тренерской — спиной вперёд. Персиваль, словно привязанный к его взгляду, тоже сделал шаг к выходу. Через несколько мгновений они уже стояли рядом. В слабо освещённом коридоре.
Вот только этого не хватало.
— Персиваль, — Ньют потёр лоб, — ты ведь знаешь, что у меня, конечно, нет проблем с вращениями, но они довольно тяжело мне даются.
Персиваль кивнул. Для него самого вращения всю жизнь были наиболее сложным элементом — считая прыжки и не самые простые дорожки. А учитывая, что при них был большой риск повредить именно коленные связки, Персиваль иногда вообще поражался тому, насколько чисто Ньют выполнял этот элемент.
Впрочем, чистота исполнения, разумеется, никогда не отменяла сложности.
— И я хотел бы, — Ньют зашагал ко входу на лёд, — попросить тебя… Выйдешь со мной сейчас? Снова?
Персиваль замер, даже не пытаясь идти следом. Он точно знал: там уже потушили основной свет, царил полумрак, и если при этом они окажутся на льду… прощайте, голова и способность соображать.
— Понимаешь, — Ньют вернулся на пару шагов, глянул в глаза, — я не знаю, почему, но мне чертовски важен этот сезон. Даже не потому, что он предолимпийский, и на мировом Чемпионате нам квоту выгрызать, нет. Просто… в общем, важен. И поэтому я очень хочу… поменьше нервничать, поменьше думать — а вспомни, как хорошо всё закончилось с риттбергером, да?
Персиваль пытался перевести дыхание. С риттбергером действительно всё закончилось хорошо: после той тренировки, на которой они прыгнули его вместе, Персиваль насчитал только два срыва. За один раз. Да и то — не срывы это были, а так, лёгкая рассинхронизация. Но это Куини с Ньютом всегда исправляли быстро.
Ньют помолчал, видимо, растерянный отсутствием всякой реакции — и вдруг опустил руку Персивалю на плечо.
Тёплая, горячая — даже через куртку чувствовалось — сильная ладонь…
Пришлось мысленно орать на себя. Перестань, Персиваль. Что за идиотизм, в конце концов. Хватит представлять эти руки в иных местах. Хватит думать, что можно прямо сейчас взять его за руку — нельзя, это интимно, а жест Ньюта не был интимным ни разу. Персиваль, твою мать, тебе почти сорок, ты же не юнец, извергающий гормоны, словно вулкан — лаву, какого дьявола?
Как ни странно, но это помогло. Даже получилось сфокусироваться на том, что говорил Ньют:
— …потому что с тех пор, как мы его сделали вместе, я вспоминал это и сразу прекращал нервничать. Ты меня вдохновляешь, — он коротко улыбнулся и, наконец, убрал руку, слава богу. — И успокаиваешь. Очень. Именно ты. Поэтому отработай со мной вращение, ладно? Параллельное. С совместным всё в порядке, мы с Куини друг друга уравновешиваем и держим, там всё просто, а вот при параллельном, особенно если это либела, я боюсь её задеть. Или что она меня заденет. Пожалуйста, Персиваль.
Ну, спасибо, что не совместное.
Вдох. Выдох.
Персиваль медленно сглотнул и постарался улыбнуться Ньюту в ответ. Потому что за отсутствие ответа на такую улыбку он сам себя бы сдал в полицию и сел. Лет на пять. Минимум. Преступлением это было бы, короче говоря.
— Хорошо, что с поддержками и выбросами у тебя нет подобных проблем, — медленно пробормотал он. — Видишь ли, не уверен, что тебе удалось бы меня поднять. И тем более…
Ньют тихо рассмеялся:
— Я, конечно, достаточно силён, но ты всё-таки точно тяжелее Тины. А я, знаешь, уже и от неё как-то отвык. Так что ограничимся вращениями. Ну, может, ещё парой прыжков, я пока не знаю… Так ты согласен?
— Куда я денусь, — проворчал Персиваль и тут же осёкся, но Ньют по-прежнему смотрел весело и довольно, так что можно было перевести дух.
В самом деле. Разве он из тех, кто может всерьёз обидеться на подобную ерунду?..
Надевая коньки, Персиваль мрачно размышлял о том, что это, мать его, было. Просьба Ньюта, если уж честно, ничем таким особенным не отличалась, но чутьё в голос орало о том, что всё тут не так просто. Что под этой просьбой было что-то ещё.
Но Ньют уже стоял на льду, широко улыбаясь, и ничего не оставалось, кроме как подняться, подойти и встать с ним рядом.
А потом тревоги и волнение тихо ушли. Просто потому, что снова крутить либелу оказалось неожиданно приятно. Персиваль будто бы вернулся в две тысячи десятый, в свой последний прокат, в Олимпийскую произвольную — и хотя сейчас тишина на катке нарушалась только скрежетом коньков по льду, в ушах зазвучала до боли знакомая инструментальная обработка Синатры.