А так — на подготовку шести программ, не считая показательных выступлений, у его команды оставалось три месяца. Хорошо, чуть больше. И, конечно, оттачивать и подновлять их они будут в течение всего сезона — но всё же, всё же…
Иногда Персивалю казалось, что этого чудовищно мало, иногда — наоборот: что большинство спорных элементов почти отработаны, и что теперь их просто нужно сложить в цепь и многократно «отрепетировать», и трёх месяцев даже многовато. Впрочем, всё это было неважно: всё равно в начале сентября они будут чуть ли не ночевать на катке. Каждому так или иначе покажется, что в его программе что-то не так. Это они уже проходили.
А поскольку отработку отдельных элементов они и впрямь почти завершили, если не считать этого бильмана, то нужно было переходить с общих тренировок на индивидуальные. Так что сегодня на катке они были только вчетвером.
— Но это пока можно отложить, — заговорил Персиваль. — Ненадолго. Вообще я бы хотел, чтобы вы уже начали отрабатывать короткую. Для неё вам бильман не нужен.
Ньют хихикнул, обнимая Куини за плечи. Персиваль улыбнулся. Никакой ревности он по-прежнему не чувствовал. Счастье. Да и кого к кому ревновать? Любовника к кому-то вроде племянницы, кем для него давно стала Куини? Это автоматически означало бы недоверие к обоим, а такого уж точно не было.
— Тогда пусть включают музыку, и мы начнём, — Куини тряхнула головой. — Мне не терпится, честное слово!
Персиваль помахал рукой, обернувшись в сторону будки звуковика. Ньют и Куини торопливо взялись за руки и чуть разъехались в стороны, входя в изначальную позицию.
Грянул пятый венгерский, и Персиваль привычно прищурился, наблюдая за подопечными.
Серафина шагнула к нему вплотную и пробормотала, понизив голос:
— Я надеюсь, ты уверен в том, что делаешь.
Персиваль чуть не закашлялся, но удержался. Никакой злости или ярости он не испытывал: беспокойство Серафины было понятным и вполне объяснимым, а учитывая её осведомлённость о том, что он не смешивал работу и личную жизнь — неудивительно, что она теперь задавала вопросы.
— Уверен, — спокойно ответил он, не отворачиваясь ото льда. — Мы… долго притирались, не могли решиться и отчаянно стеснялись друг друга. Поэтому я укрепился во мнении, что это на самом деле нужно нам обоим. Иначе… иначе мы бы и не плясали столько времени вокруг да около, как он выражается.
Серафина покачала головой, чуть удивлённо усмехаясь:
— Странный вывод. Но, зная вас обоих — вполне верный.
Персиваль коротко кивнул:
— Но сейчас мы на работе. И я смотрю на них и отмечаю ошибки. И тебе советую.
Ещё раз усмехнувшись, она быстро и ободряюще сжала его руку и снова отошла на шаг, возвращая приличествующее расстояние.
…После нескольких прокатов, после обсуждения всех недочётов, помарок и прочего Куини довольно быстро куда-то упорхнула, перецеловав всех в щёки, Серафина тоже скоро ушла, даже не кинув ни на Персиваля, ни на Ньюта многозначительных взглядов. Спасибо ей большое.
Ньют, сидевший рядом на пресловутом диване, смотрел прямо перед собой и тихо улыбался. Персиваль, пользуясь тем, что они остались одни, приобнял его за плечи — пусть они были ещё на катке, но работать-то уже закончили…
Ставшее уже почти родным, но всё ещё новое тепло шарахнуло по нему от простейшего прикосновения, и Персиваль притянул Ньюта ещё ближе. В этом ощущении совершенно сознательно хотелось утонуть.
«Мой, — билось в голове. — Мой хороший. Моя радость. И гордость. И всё остальное».
— Ну что? — негромко произнёс Ньют, всё ещё старательно не глядя на него. — Убедился? Что я достаточно гибок… в том числе и для бильмана?
Дыхание сбилось. Намёка прозрачнее представить было трудно — учитывая, что за эти два дня до постели они так и не добрались.
«Только не здесь!» — взвилась в голове последняя трезвая мысль.
— Знаешь, — Персиваль тоже понизил голос, — не до конца.
Более чёткий ответ на такой-то намёк тоже сложно было сочинить.
Ньют резким, пружинистым движением поднялся, одновременно хватая Персиваля за руку и дёргая в сторону выхода:
— Тогда поедем ко мне. До меня ближе. Пошли.
Его нетерпение, казалось, можно было потрогать. И естественно, что Персивалю оно тоже передалось.
…В машине Ньют скрестил руки на груди и вообще якобы отгородился — и было понятно: это только для того, чтобы не сорваться прямо здесь и сейчас. Не на ходу. Не в автомобиле, чёрт возьми.
Персиваля почти трясло. Понадобилась вся хвалёная выдержка, чтобы сосредоточиться на дороге. Иначе он легко мог бы съехать на ближайшую обочину и просто накинуться на Ньюта. И пусть казалось, что тот явным образом не возражал бы — нет. Если не в тренерской, то уж и не на шоссе — тем более.
Едва они вошли в подъезд, Ньют железно схватил Персиваля под руку, дёрнул к себе ближе — идти так было довольно неудобно, зато безумно уютно. Уже сейчас они просто не могли друг друга не трогать.
Футболку Ньют сдёрнул ещё в прихожей и кинул куда-то под вешалку. Персиваль стиснул пальцами его запястье, не давая немедленно ретироваться в спальню — не хотелось догонять — и прижал к себе, обнимая за талию.
Ньют застонал, потёрся об него — да, Персиваль хорошо знал, как может завести прикосновение обнажённой кожи к ткани — и прихватил губы губами, чтобы тут же отпустить, клюнуть куда-то в подбородок, выгнуться в руках… От него привычно пахло выпечкой и немного мылом — принял душ он ещё на катке.
Ни о каком контроле речи больше не шло.
— Прекрати, — выдохнул Персиваль ему на ухо, не упуская возможности прихватить его губами и с удовольствием слушая, как Ньют всхлипывает в ответ. — Ещё немного, и я просто прижму тебя к стене, и всё здесь и закончится. Я не выдержу того, что ты со мной творишь, Ньют.
Тот приглушённо фыркнул ему в шею и шагнул из объятий спиной вперёд, утягивая Персиваля в комнату. Быстро стянул обувь — носком о пятку — и рухнул на кровать, роняя на себя, не отпуская, не давая ни разуться, ни раздеться. И сам потянулся к пуговицам рубашки, нетерпеливо выдёргивая их из петель, и прижал Персиваля к себе, едва рубашка распахнулась.
Кожей к коже, наконец-то, чёрт дери…
Сердце колотилось, как сумасшедшее, свой и чужой жар захлёстывал, и хотелось вжать его в себя, стиснуть до синяков, взять немедленно — ожидание и впрямь распаляло желание, а Ньют тем более вёл себя так…
Ньют провёл ладонями по спине Персиваля под рубашкой — несколько раз, словно бы успокаивая, — и прошептал в губы:
— Только я не хочу быстро. Ладно?
В голове совсем слегка прояснилось — но этого оказалось достаточно.
Он поцеловал Ньюта, осторожно опираясь на локти и беря его лицо в ладони. Хорошо, что он сказал. Очень не хотелось всё испортить, а с учётом того, что Персиваль наконец, что называется, дорвался, он и впрямь на грани.
Ньют под ним стягивал штаны — всегда предпочитал ездить на тренировки уже в спортивной одежде, чтобы не тратить время на переодевания, и сейчас Персиваль по достоинству это оценил — не нужно было возиться с застёжками. В отличие от его ремня и брюк. Вот сейчас, сражаясь с пряжкой, Персиваль мысленно проклял свою привычку считать деловую одежду повседневной. Хорошо ещё, галстук не повязал: слегка проспал и не хотел опаздывать…
Избавившись от одежды и обуви, он лёг сверху, словно пытаясь втереться в Ньюта, снова поцеловал, вплетая пальцы ему в волосы и задыхаясь от беспорядочных, но непрерывных прикосновений к спине. Напряжение, как ни странно, ушло — по крайней мере, Персивалю не казалось, что будет достаточно одного движения зажатого меж их животов члена, чтобы кончить.
Ньют протянул руку к прикроватному столику, неловко выдвинул ящик и мотнул головой в его сторону: