Ньют прикрыл глаза и отпил кофе.
Пожалуй, ему сейчас больше всего хотелось уткнуться лбом Персивалю в плечо и пробурчать что-то вроде «всё я знаю, просто банально боюсь». Но во-первых, тот и так сказал, что понимает, в чём дело, а во-вторых, слева и напротив сидели Серафина и Куини. А в-третьих, чёрт его знает, как Персиваль бы это воспринял, потому что одно дело — повиснуть у тренера на шее после проката, на эмоциях, и совсем другое — вот так.
Хотя это всё, конечно, глупости.
— Версия, которую я подобрала, не самая быстрая, — весомо заговорила Серафина, и Ньют поднял на неё взгляд. Она слегка улыбалась, а такая улыбка всегда выражала её одобрение. Конечно, она тоже понимала, откуда у проблемы растут ноги. — И, Ньют — я уже вижу вас под эту музыку, а ты знаешь, что это значит.
Ньют почти против воли улыбнулся. Он знал. Эта фраза из уст Серафины почти напрямую переводилась как «даже не пытайтесь со мной спорить, вы будете под это кататься».
Деваться было некуда.
Ньют пожал плечами:
— Тогда будем составлять расписание, да?
~
Криденс втянул через трубочку остатки молочного коктейля — клубничного и отвратительно переслащенного — и досадливо поморщился: звук при этом получился совсем не такой громкий, какого он ожидал. И не смог заглушить голосов его тренера и хореографа.
Уже четверть часа они ругались. Опять.
Криденс не любил чужих конфликтов, всегда чувствовал себя неуютно, если становился их свидетелем, и каждый раз его тянуло уйти подальше. Наверное, потому, что его родители, сколько он себя помнил, ссорились крайне редко, а чтобы при нём — так, кажется, вообще никогда. Поэтому никакой привычки и иммунитета к подобному у него не было.
Иногда он об этом даже жалел.
Сегодня всё началось, вроде бы, с того, что Геллерту не понравилось кафе, выбранное Альбусом для встречи. У них все ссоры так начинались: с ничего не значащих мелочей. А потом они заговорили о смене программы, и понеслось. Хотя сезон только закончился, и эта встреча обещала стать последней перед месяцем отдыха. В том числе и друг от друга.
— Это должно быть что-то… тяжёлое, — Геллерт, как всегда, отчаянно жестикулировал, подчёркивая сказанное. Или просто рисуясь. — Я бы даже сказал, мрачное!
Альбус вздохнул:
— Но зачем? У нас хорошая, светлая программа. Я бы хотел создать что-то на её основе.
— О да, конечно, тебе лишь бы посветлее да помягче. Тебе не кажется, что ему уже пора слезать с этого светлого и переходить на что-то более серьёзное?
«Перестаньте трепаться обо мне в третьем лице!» — вертелось на языке у Криденса. Но он пока молчал. Терпения с такими наставниками ему было не занимать.
А ещё он думал, что в этом споре скорее согласен именно с Геллертом. Даже не потому, что тот был очевидно прав, а потому, что он — хореограф, ему виднее, как прокат должен выглядеть, а уж от Альбуса зависит техническая сторона. И от него самого, конечно.
— Я бы сказал, что для этого ещё рано, — мягко ответил Альбус. — Мальчику двадцать лет, некоторые в этом возрасте ещё выступают на Чемпионате юниоров, и…
— Криденс — не «некоторые»! — у Геллерта аж глаза блеснули. — Он уже два года на этих чемпионатах не выступает, и мы должны забыть про тот детский сад, который он сейчас катает в короткой! Право, Альбус! Голубые рубашечки, полька Штрауса… ты ему ещё «К Элизе» на произвольную предложи! Да что там мелочиться, собачий вальс сразу!.. Подобная мягкость — это уже не наш уровень, неужели ты не понимаешь?
Альбус кашлянул и поправил очки:
— Геллерт. Ты не хуже меня — даже, пожалуй, лучше — знаешь, что собачий вальс для одиночного проката как раз достаточно сложен. Он подойдёт вовсе для показательных выступлений, но никак не для соревнований. И если бы я действительно его предложил, ты бы сказал мне именно это. Там не на что опираться. Нельзя сложить хоть какую-то цепь элементов.
«Отпустите меня, — отчаянно думал Криденс, постепенно закипая, — пожалуйста, просто отпустите меня в парк напротив, я поваляюсь там на травке и вернусь через пару часов, когда вы выдохнетесь, наконец… Нет, через пять. Нет, никогда, потому что вы в принципе, мать вашу, не выдыхаетесь!»
Геллерт закатил глаза:
— Правильно, а теперь, вместо конструктивного ответа, сделай вид, что ты не понял мою аллегорию. Таким путём мы непременно быстрее придём к консенсусу. Альбус, тебе лень работать? Тебе не хочется с ним возиться и ставить ему элементы?
«Убью, — бессильно подумал Криденс. — Обоих. Меня, конечно, вряд ли оправдают, но хоть удовольствие получу…»
Теперь глаза сверкнули у Альбуса:
— Пытаешься обвинить меня в непрофессионализме?
Криденс не выдержал.
Стукнув по столу бокалом из-под коктейля, он глянул сначала на одного, потом на другого, и выдохнул:
— Если вы сейчас же не прекратите, я вас при ближайшем удобном случае коньками по голове огрею, обоих, по очереди! Сколько можно? Проблема есть — давайте решать, а не вокруг неё плясать, ладно?
Вообще говоря, он редко позволял себе подобные вспышки. До сих пор, бывало, боялся их. Изредка. Но сейчас, когда они решали важный вопрос, никаких вечных пререканий наставников он слышать не хотел. А за весь период сотрудничества уже выучил: остановить их можно было только так.
Альбус с выражением безграничного терпения на лице опустил ладони на скатерть. Геллерт откинулся на спинку своего стула и глянул на Криденса, прищурившись:
— И что ты сам думаешь? Как мы будем это решать?
Криденс постарался не отвести взгляд. Когда Геллерт пялился на него… вот именно так, как сейчас, ему хотелось то ли сбежать подальше, то ли начать кивать китайским болванчиком, со всем соглашаясь.
Так, к чёрту, надо быть твёрже. Он же это умеет, так какого?..
— Сам? — он дёрнул плечом. — Сам я с тобой согласен. Мне нужно менять подход и демонстрацию, и мне кажется, что я могу. И думаю, что хочу. Но ты… ты ведь уже что-то придумал, да?
Геллерт глянул на Альбуса и победно ухмыльнулся. Тот, умудряясь сохранять терпение, уставился на него с поразившим Криденса спокойствием и ожиданием.
— «Le bien Qui Fait Mal», — протянул Геллерт, безбожно коверкая французское произношение. — Из «Моцарта».
— Там же один вокал, — нахмурился Альбус. Геллерт закатил глаза и даже руки к потолку воздел:
— И что?! Это должно волновать не тебя, а меня, и вот меня-то как раз не волнует! И к тому же, ты сейчас в корне не прав. Не «один». Был бы «один» — это считалось бы а капелла, а с этим, сам понимаешь, не стоило бы выступать.
— Придираться к словам, Геллерт, — слегка назидательно произнёс Альбус, — это тоже не то, что нужно делать, чтобы быстрее достичь компромисса.
— Я сказал «консенсуса», а не «компромисса», Альбус, — Геллерт почти обиженно дёрнул головой. — Мне кажется, тебе нужно пропить курс стимуляторов памяти или ещё что-то в этом духе, я не разбираюсь в подобном, мне-то без надобности…
Криденс застонал и уронил голову на стол.
Это никогда не кончится.
— Не хотелось бы тебя расстраивать, — донёсся сверху голос Альбуса, — но наша с тобой разница в возрасте не столь велика, чтобы ты тоже мог… безнаказанно не волноваться о подобных вещах, Геллерт.
— И на что это был намёк? Собираешься внушать мне, что, дескать, я тут ничего не говорил и не пытался менять Криденсу презентацию и манеру исполнения, ты-то хорошо помнишь, что этого не было? Вот уж не ожидал от тебя…
Криденс стиснул зубы и всё-таки поднял голову. Судя по тому, что Геллерт пошёл по тропинке «сам придумал, сам обиделся», пора было подключать артиллерию потяжелее, чем невинное «коньками огрею».
— Значит так, — выдохнул он, пытаясь посмотреть на них обоих максимально свирепо, — перестаньте уходить в дебри ваших склок, пожалуйста. Или я просто разорву нахрен контракт, поняли? И уйду куда-нибудь, где поспокойнее. К Грейвзу, например.