Ньют улыбнулся — Персиваль не видел, но кожей почувствовал — отлепился от него и встал.
— Хорошо. Я постараюсь быстро.
— Пены напусти, — велел Персиваль ему вслед. Пену он Ньюту специально купил после подобного случая — молочно-медовую. Как выяснилось, он сам не то чтобы стал для Ньюта надёжным средством от бессонницы. Чаще всего — как раз наоборот.
Прежде чем ставить чайник, Персиваль глотнул холодной воды — чтобы «включиться» хотя бы на то время, пока он будет делать Ньюту чай и держать его в объятиях, помогая уснуть. Мысль о сексе разум сейчас только отторгал. Максимум, на что Персиваля хватит — ручная стимуляция, не более того.
По кухне поплыл запах мяты, и от него одного Персиваля снова потянуло в сон. Хоть грейпфрут из вазы бери… Кофе он пить не собирался: это, считай, полночи долой.
Он потёр глаза пальцами, подхватил Ньютову чашку и отправился в спальню, не забыв погасить свет. Как раз остынуть успеет, пока он ещё из ванной выберется…
…Ньют появился в комнате, придерживая обмотанное вокруг бёдер полотенце, у самой кровати его скинул и влез под одеяло как был, в чём мать родила. На чашку на тумбочке он даже не взглянул — прижался к Персивалю мокрым телом, терпеть не мог вытираться, провёл по груди влажной рукой, настойчиво задевая соски…
Персиваль резко выдохнул. Не то, чтобы ему не хотелось, но…
— Ньют, — осторожно выдохнул он, — боюсь, я немного не…
Ньют проказливо улыбнулся в темноте. Судя по всему, медово-молочные ароматизаторы ни черта на него не подействовали, и он по-прежнему был безобразно бодр.
— Ты лежи, — шепнул он, привычно касаясь губами уха. — Я всё сделаю сам.
Персиваль тихо застонал — во-первых, с Ньютом он обнаружил, что уши у него, оказывается, очень чувствительные, во-вторых, тот не забывал его ласкать, пока шептал, а в-третьих… в-третьих, Персиваль был даже несколько заинтригован. Ньют частенько… разные номера откалывал: один тот минет в тренерской чего стоил, или поцелуй на кухне в самом-самом начале, так что оставалось и впрямь только лежать и гадать, что он там ещё придумал.
Ньют лёг на него сверху, поцеловал в шею, прихватил губами, прикусил, втянул в рот кожу и тут же коснулся языком несколько раз — почти звериной лаской, зализанным укусом, отчего даже голова слегка закружилась. Не то, чтобы такое прикосновение было непривычным, но и не слишком частым. И ощущения каждый раз заставляли срываться дыхание.
Ньют скользнул чуть ниже, прикусил ключицы — по очереди, потом между ними, совсем легко, безо всяких болезненных ощущений — и снова приподнялся:
— Перевернись, пожалуйста.
Просьбу Персиваль выполнил, как-то не задумываясь. Ньют смотрел на него так, что невозможно было его ослушаться. Что бы он ни предложил.
На напряжённые плечи легли тёплые суховатые руки, прошлись по всей спине, мягко оглаживая, несколько раз, постепенно переходя к полноценному массажу. Персиваль что-то глухо простонал в подушку — давно его вот так хорошо не мяли.
Расслабляло это похлеще запахов мяты, молока и мёда.
— Я сейчас усну, — предупредил Персиваль, слегка повернув голову, чтобы его точно услышали. Ньют сверху негромко усмехнулся:
— Так я тебе и позволю.
Совершенно неожиданно эти слова вырвали из груди Персиваля очередной стон — чёрт дери, когда Ньют был таким, его хотелось в разы сильнее.
Возбуждение накатывало медленными волнами, но всё-таки накатывало, и сонливость покорно ему уступала. Персиваль резко выдохнул, попытался приподняться, но ладонь Ньюта мягко и настойчиво легла между лопаток и надавила — вроде бы слегка, но вряд ли получится её так просто сбросить.
— Лежи, пожалуйста, — чуть ли не мурлыкнул Ньют ему на ухо, укладываясь сверху и втираясь грудью в спину. — Лежи смирно, Перси, ладно? Ты же помнишь, что сейчас всё делаю я, да?
— Да, — выдохнул Персиваль одними губами, прекрасно отдавая себе отчёт, что этим своим «да» он давал карт-бланш на любые действия. И не испытывая по этому поводу никакой тревоги. В конце концов, ради всего? Это Ньют, они вместе уже три месяца, о чём речь-то?..
— Хорошо… — прошептал тот, слегка царапнув зубами по уху и тихо усмехнувшись в ответ на дрожь. — Хорошо, Перси.
Горячие губы порхнули к шее, сжали вечно ноющий позвонок, Ньют скользнул языком ниже, ниже, по всей длине, до самых ягодиц — и снова вверх, осыпая поцелуями спину, прикусывая под левой лопаткой, вырывая вскрик, пальцы легко, едва касаясь, провели по бокам, заставляя снова задрожать и выстонать чужое имя. Ньют как-то молниеносно стянул с него пижамные штаны, снова лёг сверху, тепло дыша в затылок, и аккуратно двинул бёдрами, потеревшись членом о ягодицы Персиваля. Тот напрягся лишь инстинктивно, на секунду, но Ньюту этого хватило, чтобы чуть приподняться и мягко, осторожно поцеловать за ухом:
— Перси?..
— Что? — Персиваль даже не понял сначала. А когда понял, едва удержался от смешка. В самом деле… — Всё в порядке.
Накатил странный лёгкий стыд — за три месяца они не менялись ни разу. Ньют наверх не лез, предпочитая иногда командовать снизу, и Персиваль быстро и просто сделал вывод о его предпочтениях в постели и в распределении ролей. И только по этой причине ему не приходило в голову предложить. А теперь… Удивил. Опять.
Впрочем, Ньют удивлял его раз за разом, тем или иным — и Персиваль подозревал, что и десять лет спустя чем-то, да умудрится.
Десять лет спустя?..
Но тут Ньют, снова огладив его спину, с силой прикусил кожу прямо над ягодицей, и свою последнюю мысль Персиваль малодушно решил не обдумывать. Вот уж точно стало не до неё.
От укуса ноги раздвинулись чуть ли не рефлекторно, Ньют оставил в покое его спину, снова усмехнувшись, и сполз ещё ниже, провёл руками по бёдрам — несколько раз, лёгкой лаской, одновременно и вызывая, и гася дрожь — и, ухватив Персиваля за ягодицы и разведя их в стороны, коснулся между ними языком. Несколько раз, вкруговую — прежде чем начать широко вылизывать.
Собственный стон ощутился почти выкриком. И, похоже, им и был на самом деле — в горле пересохло, и Персиваль, кажется, мог теперь только хрипеть.
Всё, что Ньют вытворял своим языком, не поддавалось цензурному или хоть насколько-то приличному описанию. А уж сейчас…
Горячо, с идеальным нажимом, постоянно меняя темп — Персиваль вцепился пальцами в то, что под руку попалось, и двинул бёдрами, чувствуя, что ещё немного — и трахнет матрас.
Не тут-то было: Ньют надавил на ягодицы сильнее, прижимая к кровати, оторвался от своего занятия и усмехнулся Персивалю в поясницу, касаясь её влажными губами:
— Нет-нет. Перси, пожалуйста, не забывай, что действую сейчас я. А ты лежишь и получаешь удовольствие. Или… не получаешь?
Персиваль со стоном зарылся лицом в подушку. Ну что за хрень он несёт, а?
— По мне что, не видно? — хрипло выговорил он, вслепую потянув руку назад. Нащупать Ньютову макушку удалось с первой попытки, кое-как растрепать ему волосы — тоже. — Продолжай, чтоб тебя… Пожалуйста.
Ньют со смешком снова поцеловал его поясницу и скользнул языком обратно.
Мир крутился, расстояния ломали сами себя, казались то гигантскими, то сокращёнными до пары дюймов, и Персиваль позволил себе утонуть. Зачем сопротивляться такому, если от этого тебе хорошо настолько, что хочется едва ли не орать, пугая — или вызывая зависть — соседей?
Ньют остановился, чуть приподнялся и легонько подул прямо на вылизанную задницу. Персиваль снова задрожал, снова двинул бёдрами — руки больше не сдерживали — но Ньют немедленно царапнул его ягодицу. Несильно, но всё же чувствительно.
— Прости, — вырвалось у Персиваля, пока он кое-как собирал в кучу остатки приемлемых мыслей. — Ты меня… всякого соображения лишил.
Ньют довольно усмехнулся, потянулся к столику, ухватил смазку, опять залёг сверху, ненадолго прижался щекой к затылку, прошептал на ухо:
— А тебе и не нужно сейчас соображать. Просто не торопи события. Мы ведь никуда не спешим… в кои-то веки.