Молния брюк неприятно давила на член, но сосредотачиваться на этом ощущении Персиваль не собирался.
— Молодец, — усмехнулся Ньют сверху. Мягко, ласково, но и в этих интонациях сквозило одно: слушайся меня. — Поближе.
В подкрепление приказа он снова надавил — теперь уже на шею, в самом верху — и Персиваль уткнулся лицом в его пах. Пальцы Ньюта снова пробежались по волосам, заставляя вздрогнуть и застонать коротко — а потом сжались и слегка потянули вверх, подтаскивая к члену именно губами.
— Открой рот.
Да. Через ткань. Тоже хорошо.
— И просто держи открытым, — уже немного хрипло продолжал Ньют, чуть выставив бёдра вперёд. — Не пытайся шевелить губами, не высовывай язык, ни-че-го. Просто. Держи. Открытым. Тебе ясно?
Персиваль поднял на него глаза и медленно моргнул — никакой другой способ сказать «ясно», одновременно выполняя приказ, не пришёл ему в голову. Ньют одобрительно хмыкнул, вжимая его лицом в пах.
У Персиваля закружилась голова — от ощущений, от запаха, который пробивался даже через слои ткани, от собственной покорной и уязвимой позы, от того, что член стоял как каменный просто от того факта, что он сейчас подчинялся Ньюту… от всего. Он закрыл глаза.
Губы зудели — от невыносимого желания охватить его хотя бы так, даже не от прикосновения к брюкам. Но очень, очень не хотелось ослушаться.
Через короткое время Ньют резко выдохнул, дёргая его за волосы — Персиваль охотно запрокинул голову назад — и, судя по шороху, вытаскивая член из штанов. Снова надавил на затылок; по-прежнему распахнутых губ коснулась головка, Ньют провёл вкруговую несколько раз, погрузил неглубоко, прижал членом язык… Персиваль застонал, не в силах больше сдерживаться, пальцы судорожно дёрнулись, вцепляясь в локоть, и он сжал губы плотнее, одновременно пытаясь облизать головку.
Член тут же исчез изо рта, и Ньют несильно, не до следов, но довольно ощутимо царапнул его по щеке:
— Пер-си-валь. Что это было? Я же ясно сказал, что ты должен и не должен делать.
Что-то говорить казалось неправильным. В конце концов… какие тут оправдания, они уверенности не добавят. Может, даже и наоборот. Поэтому Персиваль просто опустил голову — насколько позволяла рука.
Ньют чуть недовольно вздохнул, снова провёл по щеке — на сей раз подушечками, не ногтями — и вцепился в волосы ещё жёстче:
— Ладно. Я вижу, что ты очень хочешь… доставить мне удовольствие. Иди сюда. Вылижи его как следует.
Твою мать. Да что ж ты творишь-то.
Персиваль склонил голову, коснулся языком головки, провёл вдоль, чуть прижав пульсирующую вену, широко лизнул — от основания — и почувствовал, как рука в волосах слабеет, а сверху услышал довольный выдох.
Но едва он снова накрыл губами головку — совсем слегка — как пальцы Ньюта снова вцепились, до боли, оттягивая его голову назад.
— Не соси, а вылижи. Перси, я не понимаю… тебе хочется сделать мне хорошо или нет? Хочется — слушайся. По-моему, всё… просто.
Голос его сорвался, когда Персиваль принялся вылизвать уздечку — то ли заглаживая вину, то ли и впрямь просто слушаясь. Голова немного кружилась, руки начали затекать, но какое это, в конце концов, имело значение…
Через какое-то время Ньют негромко, протяжно застонал — и, наконец, направил член в рот Персиваля, почти до глотки, и задвигал бёдрами, придерживая его за волосы. Тот просто подчинился, максимально расслабившись и позволяя иметь себя в рот — именно этого он и хотел.
— Перси… Перси, да… Как хорошо, н-ну же… ещё… Пе-е-ерси…
…Он кончил, войдя до упора, и Персиваль поспешно сглотнул — несколько раз, спермы было много. Собственный член пульсировал, подбородок и губы были мокрыми от слюны, во рту ощущался вкус Ньюта, и всё это едва не заставило Персиваля расцепить почти онемевшие руки и начать ласкать себя прямо через штаны. Пожалуй, он бы и так кончил.
Но Ньют, удивительно быстро отдышавшись, потрепал его по плечу и потребовал:
— Вставай. Повернись ко мне спиной. Руки заведи назад и положи их мне на поясницу.
В следующую секунду Персиваль осознал себя уже на ногах, держащимся за Ньюта. Как тот держал дверь, было уже всё равно.
Ньют ласково поцеловал его в шею, провёл языком, заставляя задрожать, усмехнулся, обнял одной рукой поперёк груди, другую ладонь опустил ему на пах, погладил сначала через ткань, и всё-таки расстегнул ширинку и взял член в руку. Движения его были грубыми, ладонь — странно жёсткой, но это оказалось ровно то, что нужно, чтобы накрыло через каких-то пару минут.
Едва отойдя от оргазма, Персиваль осознал, что снова стоит на коленях, а Ньют, всё ещё находясь сзади, держит около его губ свою руку в его сперме.
Говорить ему ничего не пришлось — язык коснулся пальцев и ладони раньше, чем Персиваль смог это осознать.
— Застегнись, — тихо проговорил Ньют, осторожно отходя от двери. — И дай салфетки из шкафчика.
Персиваль встал, пошатнувшись, вдел пуговицу в петлю, потянул вверх молнию брюк и открыл дверцу. Бросил Ньюту упаковку, сел на скамейку. В голове звенело, тело требовало лечь и полежать — мда, зря он это…
Ньют рядом уже переодевался. Пресловутая рубашка всегда ему шла, но сейчас — даже сильнее обычного. Или Персивалю просто так казалось.
Ньют подошёл к нему, улыбнулся — широко и нежно, ни следа от недавней жёсткости — и кивнул в сторону двери:
— Пойдём за кофе?
— И шоколадом, — пробормотал Персиваль, поднимаясь. Надо же, получилось сложить слова в предложение. — Ты как?
Ньют тихо рассмеялся, коротко обнял его и поцеловал в щёку:
— Спасибо.
И бодро зашагал к выходу, набросив на плечи спортивную куртку.
Персиваль пошёл следом.
Сейчас он не думал ни о разминке, ни о прокате — да, непрофессионально и непростительно. Через пять минут, впрочем, к нему вернутся мысли, подобающие тренеру, а пока…
Пока можно просто подумать, что он хочет так ещё. И не в спешке.
Он догнал Ньюта и коротко сжал его руку.
Тот снова улыбнулся и ускорил шаг.
Времени и правда осталось мало.
~
Криденс подхватил Честити на руки и закрутился на месте, запрокидывая голову в ответ на её хохот.
— Ты была великолепна!
Досадно, конечно, что на ум не шло ничего, кроме банальностей, зато это была очень честная банальность.
Он остановился, усадил Честити на кровать в их номере — нормальном номере, выбранном, чёрт подери, ими самими! — и плюхнулся рядом. Честити тут же прижалась к его плечу:
— Ты предвзят.
По крайне мере, он не покраснел. Удалось даже хмыкнуть:
— Если я предвзят, то судьи тоже. У тебя малое серебро Чемпионата и личный рекорд, а это твой первый сеньорский сезон. Я всё ещё предвзят?
Улыбнувшись, она качнула головой, влезла к нему на колени — он немедленно обнял её за талию — и запустила пальцы ему в волосы:
— Скоро можно будет собирать.
— Уже можно, — в доказательство он сгрёб вместе несколько прядей на затылке. — Но неудобно.
Честити, массируя ему кожу головы и заставляя застонать от наслаждения, склонилась и коротко поцеловала его в макушку:
— Отращивай. Тебе идёт. Мне нравится.
Первое не могло стать для него аргументом — тщеславие Криденсу было чуждо, да и подолгу смотреться в зеркала он не любил. А вот второе — уже могло.
В самом деле, образ богаче будет. Геллерт такому, опять же, обрадуется.
Тьфу ты. Вот к чёрту сейчас Геллерта. Завтра и так короткую катать, стиснув зубы и стараясь не материться на льду.
Честити с явным сожалением убрала руки и легко обняла Криденса за плечи. Потёрлась носом о его нос, потом посерьёзнела и чуть отстранилась:
— Слушай, а что это было, сегодня утром?
Криденс не сдержал досадливого вздоха. Расспросов он ждал полдня, ещё пока они смотрели прокаты парников — подопечные Грейвза были удивительно хороши, кстати — но потом перестал, поняв, наконец, что Честити было не до того. А сейчас…