На лёд летели цветы и игрушки, Ньют и Куини махали руками — раскрасневшиеся, ошарашенные, счастливые.
Их не отпускали почти минуту.
Персиваль осознал, что отбил к чёртовой матери ладони, и надо бы уже перестать хлопать, только когда Куини с Ньютом были почти у бортика.
На нём повисли с двух сторон, и спина немедленно отозвалась болью, но после такого проката это не имело ни малейшего значения. По крайней мере, прямо сейчас. Можно и к массажисту сборной сходить.
Конечно, он предпочёл бы массаж от Ньюта, но требовать этого от него сейчас или вообще сегодня было бы, пожалуй, верхом кощунства.
— Мы сделали, сделали! — запыхавшийся, мокрый, до одури правильно пахнущий, Ньют даже подпрыгивал, не прекращая обнимать Персиваля. Оно того стоило. — Перси, мы!..
Похоже, он растерял все слова. Персиваль осторожно отстранил его — Куини уже обнималась с Тиной, да и вообще, пора было идти и ждать оценок. Мандраж снова накатил, пока ещё слабый, но за секунду до того, как огласят баллы, Персиваля будет колотить. Проверено. Даже несмотря на такую удачу.
— Вы, Ньют, невероятны, — Персиваль сжал его плечо, улыбаясь счастливому лицу. — Откатаете так на мировом — и бронза у вас точно будет. Минимум.
Куини радостно схватила его за руку:
— А мы откатаем! Я уверена, что откатаем!
— Вот и правильно, — подала голос Серафина. Они уже усаживались, чтобы в следующую секунду напрячься в ожидании. Пусть пока и приходилось улыбаться: велась съёмка. — В конце концов, вера в себя — это основа.
Ньют помахал зрителям рукой, Куини через секунду — тоже. На коленях у неё лежал какой-то непропорциональный плюшевый заяц — в розовом сарафане и с бантом на одном ухе. Ну и фантазия у производителей…
— Куини Голдштейн и Ньют Скамандер…
Куини завизжала вместе со всем стадионом так, что у Персиваля опять заложило уши, Серафина порывисто её обняла. Сам Персиваль чувствовал, как кружится голова — изумление и радость оказались безумно сильны. А Ньют сидел рядом, приоткрыв рот, и, похоже, не мог поверить ни в то, что видел, ни в то, что слышал.
Первые. Первые, чтоб вас всех. Золотые призёры. Чемпионы страны.
Плюнув на всё и вся, Персиваль взял Ньюта за плечи и слегка встряхнул — привести в себя, дать осознать, помочь убедиться в реальности случившегося.
— Мы победили, да? — едва слышно выдохнул Ньют, всё ещё пялясь вперёд — на экране развернулась турнирная таблица с их именами в первой строчке. — Нет, мы правда?..
— Я же говорила, что у нас будет минимум серебро! — гордо отозвалась Куини, и Персиваль, опомнившись, отстранился от Ньюта. Мать его, они всё ещё были на стадионе! — А ты — «бронза», «бронза»…
Ньют тихо рассмеялся в ответ, поднялся вместе с остальными — и без лишних слов стиснул Персиваля в объятиях. Тот даже охнул — настолько оно оказалось крепким и сильным — но молча обнял Ньюта в ответ.
От малой бронзы — до большого золота. За год.
После церемонии награждения им будет, что праздновать.
И наедине с Ньютом — тоже.
Тем более.
========== Глава 10 ==========
Самолёт в Южную Корею уже почти набрал высоту. Честити дремала у окна, Геллерт расслабленно глядел в пространство — наверное, тоже собирался отключиться, но Криденс твёрдо решил ему этого не позволить. По крайней мере, пока
Он глянул через плечо в щель между кресел. Альбус сидел позади, и если говорить тихо, то он их не услышит. Отлично.
Криденс опустил ладонь на предплечье Геллерта, стараясь не морщиться: блестючая ткань его костюма была не самой приятной на ощупь. Стремление Геллерта сиять — вечно, всегда и во всём — иногда раздражало очень и очень сильно.
— М? — Геллерт повернул голову в его сторону. Криденс покосился на всё ещё дремлющую Честити и пробормотал, сильно понизив голос:
— Послезавтра.
Тот напрягся. Криденс стиснул зубы, изо всех сил стараясь не сорваться:
— На Командном будет не то. Совсем не то. И ты сам это знаешь. Геллерт, я тебе серьёзно говорю: если ты мне не дашь добро, я просто сделаю всё сам, и дальше, — он с трудом проглотил матерную конструкцию, — разбирайтесь, как хотите.
Геллерт раздражённо вздохнул, дёрнул рукой, отталкивая ладонь Криденса, и медленно, нехотя кивнул:
— Ты абсолютно прав. К тому же, у меня с собой кое-что, что я заказал специально для этого проката, поэтому… да, ты прав.
Закусив губу, он снова уставился в пространство, и Криденс решил пока не расспрашивать. Если этот сюрприз относится к делу, вряд ли он такой уж страшный.
— Нервничаешь? — вырвалось у него. Геллерт снова резко повернул голову, глаза его сверкнули:
— А ты — нет? Или даже так: ты бы сам не нервничал?
Криденс вздохнул. Ответ на вопрос Геллерта был только один. И, пожалуй, зря он выбрал местом для разговора по душам самолёт.
— Ты… не хочешь поговорить потом? — осторожно поинтересовался Криденс, снова касаясь ткани чужого пиджака. — Когда приземлимся и устроимся?
— Нет, — отчеканил Геллерт, хотя его руку на этот раз не сбросил. — Я понимаю, к чему ты стремишься, и чем продиктовано твоё щедрое предложение, но я не нуждаюсь ни в каких разговорах.
— Ладно.
Достаточно изучив его за пять лет, Криденс понял, что лучше отстать. Он убрал руку и уставился мимо профиля Честити в иллюминатор.
Перед Чемпионатом четырёх континентов он даже спрашивать ничего не стал, по Геллерту и так было ясно: всё ещё не решился. Криденса это поражало, хотя он не мог бы с уверенностью сказать сам о себе, стал бы он в такой же ситуации тянуть резину или предпочёл бы покончить с недосказанностью одним ударом, раз и навсегда. Впрочем, какая разница? Он-то, хвала небесам, не был Геллертом.
Глаза вскоре устали, и Криденс их закрыл. Так даже лучше думалось.
Конечно, он волновался. Золото Штатов, золото Четырёх континентов — это всё, конечно, было замечательно, пусть соревнования страны он выигрывал уже не впервые. Но Мировой — совсем, совсем другое дело. Естественно. Европейцы им во многом не уступали, а Пьер Ланель, нынешний чемпион Европы, как и Криденс, накатал на личный рекорд, и по баллам выигрывал у него целых полтора — если сравнивать результаты европейского Чемпионата и Четырёх. Фигурально выражаясь, на льду они могли друг друга порвать.
Геллерт уже успел иронично выразиться: «Как забавно, что у тебя музыка на французском языке, правда?».
Угу, конечно. Забавнее некуда.
Криденс тихо вздохнул и вытянул ноги. Ничего, ничего. Пусть дорожка ценится выше, чем вращение, но, возможно, сыграет свою роль эффект неожиданности из-за программных изменений. И потом, тот самый «максимальный артистизм» Криденс всё равно решил приберечь напоследок. По множеству самых разных причин.
Он снова вздохнул, кое-как устроился поудобнее и осторожно, чтобы не разбудить, взял за руку Честити. Пожалуй, ему тоже стоило попытаться поспать. Вдруг получится.
~
— Я всегда говорил, что вы всех сделаете!
Ньют подавил неожиданное, но сильное желание спрятаться за спину Персиваля. Они не любили привлекать к себе лишнее внимание, особенно в самолётах и аэропортах, а Тесей, который прилетел в Корею другим рейсом и сейчас бежал к ним через весь зал, своим воплем свёл на нет все их усилия. Впрочем, не то, чтобы на них начали оглядываться особенно рьяно — так что, может, и не свёл.
Оказавшись рядом, Тесей тут же сгрёб Ньюта в охапку, сжал и энергично потряс руку Персиваля, перецеловал в щёки Куини и Тину — словом, вёл себя так же, как и всегда: неотключаемый электровеник с одновременным выполнением нескольких функций. Ньют улыбнулся: привычный, родной Тесей. Он приезжал на каждый Чемпионат мира, в котором Ньют участвовал, и безудержность старшего брата всегда уменьшала стресс самого Ньюта. Это ещё с детства повелось: Тесей всегда был крайне активен — и Ньют в какой-то момент своей жизни твёрдо решил, что в этом случае хотя бы он должен быть спокоен.
Кстати, со своим «всех сделаете» он как в воду глядел — по крайней мере, в этом сезоне. Не успел Ньют отойти от шока после получения золота страны, как на Чемпионате четырёх континентов они с Куини внезапно ухватили серебро. То есть, по сути, тоже золото — первыми, конечно, оказались Майерс и Колвин. И Ньют, конечно, радовался. Но изумление всё равно превалировало. Персиваль, правда, удивляться вместе с ним категорически отказывался и даже слегка ругался — мол, нечему удивляться, вы и впрямь сильно выросли даже в сравнении с прошлым годом, и так далее. Ну, ладно: ему как тренеру было виднее.