Он дёрнулся было — поговорить, успокоить — но Геллерт его опередил, и Альбус не решился подойти и внести свою лепту. Во-первых, с ним у Криденса были менее доверительные отношения. Во-вторых… если волнение Криденса имеет связь с просьбой… с требованием Геллерта не говорить о нём, то Альбусу не стоило вмешиваться.
Первые пять участников разминки прошли мимо его сознания. Удивительно: обычно он всегда обращал на них внимание, всегда подмечал, кого стоило опасаться, всегда видел чужие сильные и слабые стороны… но сейчас у него никак не получалось сосредоточиться. То ли ему передалось чужое волнение, то ли — и вероятнее — он начал волноваться сам. Из-за новизны и неизвестности. И непонятного.
Криденс вышел на лёд, встал у бортика, посмотрел на обоих по очереди — как-то непонятно, с досадой и надеждой одновременно — выдохнул: «Всё будет хорошо», — и, не дождавшись подтверждения, поехал к центру.
Объявлявшая фигуристов кореянка исковеркала его имя так, что Геллерт даже закашлялся:
— Как? Как его обозвали?
— Уймись, — негромко бросил Альбус, зачем-то подходя к нему поближе. — И скажи спасибо, что не так же, как на украинском юниорском четыре года назад.
Геллерт скривился и отвернулся.
Криденс уже стоял в изначальной позиции, секунды выдавали себя за минуты — техническая бригада на этом Чемпионате быстротой не отличалась. Геллерт напряжённо глядел вперёд, Альбус встряхнул головой и постарался всё же собрать силы и смотреть на лёд — не наблюдать за программой Криденса было невозможно. Даже если бы Альбус не был его тренером.
Прокат пошёл без единой помарки, идеально и красиво. И надо было сказать, что артистизма Криденс сейчас вкладывал куда больше, чем раньше — включая последний Чемпионат.
Первый куплет… припев… второй… проигрыш…
Геллерт рядом напрягся — Альбус умудрился ощутить это даже на расстоянии. Что же…
Когда начался последний припев, завершающий композицию, Альбусу подумалось, что у него галлюцинации. Хотя он никогда ими и не страдал.
Потому что вместо короткой дорожки шагов Криденс пошёл на вращение.
Ласточка. Волчок. Стоя.
Альбус на секунду крепко зажмурился — и правильно сделал: ему уже начало казаться, что волосы у фигуриста не тёмные, а белокурые, и возраст — не двадцать один, а на четырнадцать лет старше. Только музыка была другой.
Альбус открыл глаза и осторожно глянул на Геллерта. Тот смотрел прямо перед собой, даже не моргая, и так вцепившись в бортик, что побелели пальцы.
О, все боги этого мира.
Что же мы с тобой натворили.
Альбус дёрнулся — взять ли за плечо, или вовсе положить ладонь на ладонь, попытаться заставить его расслабить руку…
Он просто придвинулся ближе. Может быть, пока этого и будет достаточно.
А потом они поговорят. После оценок, интервью, от которых не удастся отделаться, и всего остального. Они поговорят.
Из вращения Криденс вышел в привычный заход на сальхов, прыгнул — хорошо, чисто — докатал последние десять секунд и замер с вытянутой вперёд рукой, заканчивая программу так же, как всегда. Только вот разведённые в стороны средний и указательный пальцы этой руки указывали не в толпу зрителей, а конкретно на них двоих.
Рёв трибун был предсказуем и очень порадовал. До чрезвычайности. А с лица Криденса постепенно сползало игровое выражение обречённой больной злости, сменяясь счастливым и слегка ошарашенным — безошибочный прокат, ни единой помарки, да ещё и выросший в презентации и с… с изменениями — до сих пор его так не приветствовали.
Эти аплодисменты, конечно же, тоже напомнили Альбусу две тысячи восьмой.
И накатывали лавиной воспоминания обо всей сезонной работе — о том, как Геллерт настаивал именно на этой композиции, и о том, как они спорили о видах элементов и о том, чем завершать программу, и о крике: «Альбус, здесь должна быть драма, пусть передаст её… хотя бы дорожкой, ты серьёзно предлагаешь здесь, чтобы он просто катался руками?!», и много о чём ещё.
И костюм.
И то, что эта смена дорожки на именно такой вид вращения произошла вообще без его, Альбуса, ведома.
Думая когда-то, что Геллерт предпочитал говорить напрямую, и в этом отношении ничего не изменилось, Альбус сильно ошибался.
И не напрямую ему только что сказали: «Я крайне расположен побеседовать. И слишком долго этого ждал».
— Геллерт, — тихо позвал он, подойдя ещё на полшага.
Стоило посмотреть на него. Не в глаза, так хоть просто в лицо — и Альбус заставил себя это сделать. Увиденные боль, надежда и тревога чуть ли не заставили его отступить.
— Что? — шипяще выдохнул Геллерт, в свою очередь глядя куда угодно, только не на Альбуса. И тот замер, не зная, что именно сказать сейчас — в те несколько секунд, которые у них были, пока Криденс махал рукой зрителям и ехал к бортику, к ним двоим.
— После, — пообещал Альбус, снова шагая чуть ближе. — После, Геллерт. Обязательно.
Тот вскинул голову, открыл рот — и не успел ничего сказать: Криденс налетел на них чёрно-голубым вихрем, обхватывая Альбуса за шею правой рукой, Геллерта — левой, обнимая обоих и заставляя обнять его самого. Обнять так, что пришлось прижаться и друг к другу. Несильно, но всё же прижаться. Впервые за девять лет.
Альбуса даже током тряхнуло. Он закрыл глаза, похлопывая Криденса по спине — молодец мальчик. Надо будет сказать ему спасибо.
— Ум-ни-ца, — отчеканил Геллерт. Судя по голосу, он улыбался, быстро справившись с собой. — Кажется, сразу нужно было именно так.
Криденс хмыкнул, отпуская их и первым направляясь вперёд:
— Не нужно было. Чемпионат мира — он на то и Чемпионат мира, чтобы… выложиться по полной именно здесь.
— Ну, именно этим я и руководствовался, — фыркнул Геллерт, ненадолго опустив руку ему на плечо.
«Заговорщики», — Альбуса хватило только на эту мысль. Все остальные путались, толкались и не желали складываться в какой бы то ни было план действий или разговора.
Мог бы ведь и раньше сообразить. Ещё на выборе композиции. Не соотнёс.
Если Геллерт — или даже Криденс — обзовёт его идиотом, он только согласится.
…Первое место, естественно. С огромным отрывом. Если завтра, на произвольной, Криденс откатает хотя бы наполовину так же, золото ему обеспечено. И Альбус, конечно же, не сомневался, что откатает.
Криденс сиял, Геллерт улыбался — и Альбуса поразило, насколько его улыбка не сочеталась со взглядом, каким-то тусклым и растерянным.
Объявили окончательные результаты, и Криденс обернулся на них обоих:
— Давайте с прессой я сам разберусь.
— Спасибо, — кивнул Альбус, не давая Геллерту и рта раскрыть. Откладывать разговор дальше было просто некуда. И нельзя. — Ты очень нас этим обяжешь.
Криденс, прищурившись, смерил его взглядом и кивнул:
— Не сомневаюсь. Тогда я пошёл.
И немедленно исчез.
~
В такси Геллерт быстро сел рядом с водителем и всю дорогу до отеля не смотрел в зеркало заднего вида.
Не знать. Не думать. Не надеяться.
Рано.
…Едва они вошли в холл отеля, на локоть Геллерта легли пальцы. Прикосновение было знакомым даже сейчас. Даже с учётом того, что Альбус слишком давно его так не касался.
Геллерт резко обернулся, не отказывая себе в удовольствии от театрального эффекта. Впрочем, на Альбуса это, конечно, не произвело ни малейшего впечатления. Вот уж кто-кто, а он к этим его эффектам привык… слишком давно.
Да и какая разница.
«Только попробуй спросить меня, зачем всё это было. Только посмей сверкать очками, смотреть своим вечно понимающим взглядом, только ляпни что-нибудь вроде…»
— Ты не против зайти ко мне и отметить наш… общий успех? — Альбус говорил едва ли не с осторожностью, и если бы Геллерт был на это способен, он бы наверняка удивился. Но любое удивление требовало слишком много сил, которых у него логично не осталось. Последние ушли на улыбки в камеры.